Ассортимент в лавке Гройсмана существенно расширился. Теперь тут можно было купить не только ведро картошки, ящик яблок или бутыль масла, но и «сопутствующие» товары: ткани, посуду, конскую упряжь и даже стройматериалы. Причем сопутствующие товары приносили даже большую прибыль, чем продукты. Причина была в следующем.
Гражданская война и «военный коммунизм» привели к гиперинфляции. Население стремилось обменять быстро дешевеющие дензнаки на любой товар, который мог пригодиться в хозяйстве. Люди понесли Гройсману все виды денег, которые были тогда в обращении: царские кредитные билеты, «пятаковки», «керенки», «совзнаки», а также сомнительного достоинства местные купюры. Идя навстречу покупателям, Гройсман дал им возможность рассчитываться любым удобным способом. Бывало, даже допускал натуральный обмен: например, овес в его лавке можно было обменять на масло, а какой-нибудь старый буфет – на конскую сбрую.
Чтобы угнаться за инфляцией и вовремя платить поставщикам, Лейб раз в неделю отвозил мешок денег дяде в Жмеринку. Тот, добавив свой мешок, переправлял деньги в Киев или Одессу. Там всю эту макулатуру по черному курсу обменивали на золото, а позже, после реформы, – на советские червонцы и рубли.
Кстати, во время денежной реформы 1922–1924 годов дядя привез из Киева плакат, который Лейб повесил у себя в лавке. На плакате были стихи Маяковского:
Равны серебро и новый бумажный билет.
Ныне меж ними разницы нет.
Бери, какая бумажка больше на вкус, —
Теперь и бумажкам твердый курс.
Нужно сказать, что «твердый курс» у Гройсмана был не совсем твердым, а довольно мягким, точнее, гибким. Что позволяло зарабатывать не только торговлей, но и на курсовой разнице. Кстати, плакат провисел недолго. После того как покупатели стали пробовать новые монеты на твердость, а ассигнации на вкус, Гройсман его снял.
К концу двадцатых годов Лейб возмужал, окреп, набрался опыта. Более или менее поставил на ноги Лею и Нохума. По случаю выгодно купил соседний дом, по площади значительно больший, чем старый, родительский. Лавку перенес туда. Теперь ее стали называть на новый манер – «магазин».
Ассортимент в магазине расширился еще больше. Теперь там продавалось практически все, что могло пригодиться людям в их повседневной жизни. В левом крыле были продукты: фрукты и овощи, мясо и рыба, а также бакалейные товары и алкоголь. В правом разместился хозяйственный отдел с тканями, галантереей, одеждой и обувью. Во дворе, под навесом, продавались пиломатериалы, скобяные товары и даже какая-то мебель.
Так Лейб Гройсман опередил время – задолго до того, как универсальные магазины стали появляться в больших городах, он открыл самый настоящий универсам в своем родном местечке.
Как-то, дело было весной 1929 года, Лейб был приглашен к раввину на беседу.
– Ты уже взрослый, – с места в карьер пустился ребе, – пора задуматься о женитьбе. Как сказано в Торе, мужчина не может быть один…
– Где там такое сказано? – перебил раввина Лейб.
– Везде! – неопределенно ответил ребе.
– А если мужчина пока не готов?
– Что значит «не готов»? – повысил голос ребе. – Ты что, не про нас будь сказано, больной? Писаешь в постель? У тебя в штанах пусто?
– Я же не за себя спрашиваю, а вообще… Вы сказали: «Мужчина…» Вот я и уточняю…
– С тобой невозможно говорить, Гройсман! – окончательно рассердился ребе. – Морочишь голову… Бери сидур
