– Забери, прибьешь на дверь.
Гройсман стал ходить на работу в «Заготзерно». Часполтора в день исполнял какие-то простые служебные обязанности. Раз в неделю ездил в соседние села на закупки, раз в месяц подавал начальству отчеты, ежеквартально отвозил в область какие-то бумаги. В остальное время он работал на себя. Разумеется, нелегально.
Масштаб его реальной деятельности был впечатляющим. География – обширной. На местный сокоморсовый завод Гройсман поставлял фрукты. Обеспечивал овощами и жестью для банок консервный завод в Баре. Снабжал румынской эссенцией недавно построенную в Виннице уксусную фабрику. Продавал куда-то в Сибирь бессарабское вино и марочный коньяк. Из Астрахани в Киев возил сельдь-залом бочкового засола. И это более или менее регулярные дела. Потому что иногда случались и экзотические гешефты. Что-то вроде обмена кровельной жести на сибирскую лиственницу с последующей продажей ее куда-то на Кавказ. А однажды для нужд Юго-Западной железной дороги, управление которой недавно открыли в Жмеринке, Гройсман поставил две тонны оцинкованных корыт.
Получив расчет по этой сделке, он решил проведать дядю, благо недалеко, три улицы от станции. Оказываясь по делам в Жмеринке, Лейб всегда навещал его. Никаких совместных дел они уже не вели, все финансовые вопросы были давно урегулированы. Поэтому заезжал просто так, по-родственному. Поговорить, обсудить новости, выпить по рюмочке.
Но в тот день разговор складывался необычно. Они сидели за столом, пили чай. Лейб рассказал об удивительном гешефте. Дядя слушал, но рассеянно. Вдруг нахмурил лоб и приложил палец к губам. Потом вообще предложил выйти на улицу. Лейб понимающе кивнул. Увлекая племянника в тень старой черешни, дядя шепотом поинтересовался:
– Зачем им столько корыт?
– Меня не касается, – ответил Лейб. – Уплатили, и слава Богу. Это Каплун договорился.
– Ты с ним делишься?
Гройсман прикрыл глаза и молча кивнул – мол, конечно, а как же. В ответ дядя тоже кивнул: в смысле – молодец, иначе и быть не может. Потом они поговорили еще о чем-то, но недолго, потому что дядя был задумчив, рассеян, отвечал невпопад и вообще выглядел подавленным. Лейб даже спросил:
– Что-то вы на себя не похожи. Неприятности на работе? Дочки? С Ароном что-то?
При упоминании сына дядино лицо помрачнело.
Он вздохнул и негромко вымолвил:
– Все с ним хорошо, – и после недолгой паузы добавил: – Надеюсь…
– А вообще какие от него новости? – поинтересовался Лейб.
– Написал, что возвращается, будет теперь в Виннице работать, – ответил дядя и тяжело вздохнул.
– Так это же хорошо! Вы же хотели, чтоб он был ближе…
– Хотели…
– Работать будет по специальности?
Дядя помрачнел еще больше и еще раз тяжело, почти отчаянно вздохнул. Затем, ни слова не говоря, обнял племянника, торопливо попрощался и ушел в дом. Дяде Велвлу уже давно не нравилось все, что происходит в жизни его сына Арона. А после его последнего письма на сердце у Велвла стало совсем тяжело.
В последнее время он все чаще размышляет, как тяжело и опасно становится жить, работать. В газетах пишут про врагов народа. Кругом только и слышно: этого взяли, того забрали, третьего арестовали. Его, конечно, все это не касается. Берут уголовников, шпионов, вредителей… А он кто? Он маленький человек. И племянник Лейб такой же, и этот Каплун, его товарищ… Подумаешь, тут грошик заработали, там рубель. Советская власть богатая, от нее не убудет… Словом, никакие они не вредители. Так, скромные гешефтмахеры. Кроме того, у них конспирация, все шито-крыто, комар носа не подточит… Нет, никогда их не раскроют, ума не хватит! «А если все же хватит?» – временами приходила в голову Велвла страшная мысль. Что, если в органах появились такие же, как его Арон? Дотошные, деятельные, умные. Начнут копать – и все, пиши пропало. И однажды – не дай Бог до такого дожить! – явится к нему его собственный сын и скажет: «Здравствуй, папа! Ты арестован!»
