Мама прерывисто вздохнула. Папа покачал головой и спросил:
– А ты знаешь, что про это твое энкаведе ходят нехорошие слухи?
– Видно, там одни гоим… – предположила мама.
– А вот и нет! – обрадовался Арон. – У нас в райкоме даже анекдот такой рассказывали. Сидят за столом шесть комиссаров. Что у них под столом?
Родители растерянно переглянулись и вопросительно посмотрели на сына.
– Двенадцать колен Израилевых! – закончил Арон и громко расхохотался.
Папа криво усмехнулся. Мама шутки не поняла. Между тем Арон продолжал:
– Главный начальник, Леплевский, – аид! Вайсберг, Каминский, Перцов… Левка Рейхман, Йоська Блат… Короче, все наши!
Родители опять переглянулись. После чего мама пожала плечами и произнесла:
– Если там столько идн[35], то, может, он прав. Не такая уж это плохая организация. Не может же быть, чтоб все наши ошибались…
Мама оказалась не права. «Все наши» ошибались. Повсеместно, массово и фатально. При этом их можно было понять. После жестоких дореволюционных погромов для огромного количества евреев Российской империи оставалось только два выхода: эмигрировать или присоединиться к революции. Многие выбрали второе. Выросло целое поколение, которое без колебаний встало на сторону красных в Гражданской войне. И без размышлений выбрало ЧК местом дальнейшей службы. Обязанные всем, что у них появилось благодаря советской власти, новые выдвиженцы были беззаветно преданы новому режиму, уравнявшему их в правах. Неудивительно, что Арон, будучи идейным наследником этого поколения, с воодушевлением разделил его взгляды.
Несмотря на школьную медаль, родительские сомнения и запрет доктора Смеркиса, он все-таки уехал в Харьков и поступил на курсы при школе командиров РККА. Окончив их, получил звание младшего лейтенанта и стал работать в харьковском угрозыске. Допрашивал уголовников, участвовал в облавах, накрывал «малины». Даже пару раз стрелял, причем, несмотря на плохое зрение, удивительно метко. В общем, неустанно закалял характер.
После года работы в НКВД, летом 1937 года, его приняли в партию, повысили в звании и перевели в Винницу, сразу в областное управление. Более того, оказали высокое доверие – назначили начальником только что созданного отдела. Назывался отдел «По борьбе со шпионами и вредителями».
Тогда же, летом 1937 года, выяснилось, что и тех и других в Винницкой области немало. Точнее, пять тысяч. Именно такая цифра фигурировала в директиве из центрального аппарата. Ровно пять тысяч врагов народа и их пособников надлежало выявить, арестовать и предать революционному суду. При этом тысячу – самых злостных и непримиримых – предписывалось расстрелять, а четыре тысячи – осудить на длительные сроки. Вот такую ответственную работу и поручили лейтенанту Бронштейну.
Арон взялся за дело засучив рукава. Сформировал пять следственных бригад. Арестовал три десятка уголовников и собрал с них признательные показания. Развернул агентурную сеть среди «деловых» и интеллигенции. Организовал сотню анонимных доносов. Все как учили… И дело завертелось. Не прошло и недели, как по всей области начались допросы и аресты. И немедленно – суды, высылки и казни. Тысячи людей были высланы и отправлены в лагеря. Сотни под пытками и угрозами дали признательные показания и были расстреляны. Приговоры «троек»[36] приводились в исполнение немедленно. Казнили ночами во внутреннем дворе областного НКВД. Под звуки работающих грузовиков, чтоб не было слышно криков и выстрелов. Вывезенные теми же грузовиками трупы сваливали в огромные, спешно вырытые могилы, посыпали известью и забрасывали землей. Работали чекисты день и ночь, трудились, не смыкая глаз и не покладая рук. Через четыре месяца план был выполнен.
