Декабрьским утром 1941 года Гройсман явился в румынскую жандармерию. Подошел к караульному и сказал:
– Прошу пропустить! Имею пропозицию для пана коменданта.
Караульный удивился, но пропустил.
– Пан Настеску, – сказал Гройсман, оказавшись в кабинете, – я так слышал, шо у панов румуньских офицеров нема папирос. У солдат с табаком тоже беда…
Из того, что произнес посетитель, Настеску понял только два слова: «офицеры» и «папиросы». Велел позвать переводчика. Услышав перевод, насторожился.
– Так если пан комендант разрешит, – продолжил Гройсман, – то я все организую…
И изложил идею. В гетто можно организовать табачную артель. Если румыны выделят Комитету деньги, то на них можно закупить оборудование, табак и папиросную бумагу. На организованном производстве можно делать папиросы для офицеров и фасовать табак для солдат. За качество можно не беспокоиться, будет высший класс. Разумеется, Гройсман отчитается за каждую рейхсмарку, румынскую лею или советский рубль – как будет удобно господину Настеску. Все остальные документы тоже будут в порядке. Что же касается дисциплины, режима и прочего, пан комендант может не беспокоиться, тоже будет полный порядок.
Поскольку посетитель говорил быстро, комендант опять не все понял. Попросил переводчика уточнить. Пока тот уточнял, а потом переводил, стоящий за его спиной Гройсман сделал жест, который почти на всех языках понятен без перевода, – направил указательный палец на коменданта, потом собрал кулак и потер большим пальцем об указательный. Судя по тому, что в глазах коменданта появился блеск, жест он понял правильно. Попросил переводчика сказать, что ему все понятно. Он подумает. Пусть еврей придет завтра.
Утром следующего дня Гройсман вернулся. Настеску встретил его один, без переводчика. Как они общались дальше – загадка, но факт остается фактом – с того дня они понимали друг друга без перевода.
Настеску сообщил, что вопрос решен положительно. Точнее, может быть решен. Если пан жид готов выполнить три условия. Треть выделенных на оборудование и сырье средств нужно сразу вернуть коменданту – это раз. В будущем отдавать четверть прибыли ему лично – это два. Ну и последнее. Чтоб подписать разрешение, Настеску просит в знак их дружбы и серьезных намерений передать ему полфунта золота. Для евреев это ничего, сущая мелочь! Так что пусть соберут…
«Даже собирать не придется», – подумал Гройсман, вспомнив фунт золота, который со времен Гражданской войны хранится у него на чердаке. Что же касается первых двух условий, то он не против, как говорится: «спасибо за так», мог и больше попросить… Пора переходить к главному.
– Ну? – прервал его размышления комендант.
– Нема вопросов! – быстро ответил Гройсман. Потом мгновение подумал и твердо сообщил: – Но я тоже имею условие…
Комендант удивленно поднял брови.
Так как дело сложное, сказал Лейб, нужны люди, много людей.
После чего достал из внутреннего кармана пиджака исписанные листы и стал читать: Адлер, Бреслер, Вайнер, Гуральник – на закупки. Шнайдер, Мойсеенко, Притцкер, все с семьями, – на первый участок. Когут, Дорфман, Ойфе тоже с семьями, родственниками и соседями, всего двадцать четыре человека – на второй участок. Тридцать шесть человек – четверо местных, остальные подселенные – на раскатку и упаковку, начальником у них будет Бреннер с Черновиц, а Цимлянский и Теслер – ему в заместители… Гройсман зачитывал список минут пять. Закончив, аккуратно сложил листы и положил их на стол перед комендантом.
