, прощался с матерью и с детьми, садился на свой великокняжеский корабль с шелковыми снастями, с парусами паволочитыми. У корабля великокняжеского, как у птицы, вместо очей были яхонты, вместо бровей черные соболи, вместо клюва два ножа булатные, крылья паволочитые, чертог муравленый, на чертоге беседа слоновий клык, подернута рытым бархатом.
Стали уже поднимать якори, как вдруг прискакали от печенежского князя Куря гонцы. На лихих конях примчались они к берегу, соскочили, сбросили епанчи и предстали перед князем в шелковых с закидными рукавами бешметах, перепоясанных кушаками, в желтых четвероугольных шапках с бобровыми околышами и с красными кистями; в сапогах с высокими каблуками; за плечами лук и колчаны; за поясом ножи. Без особых приветствий сказали они, что приехали от своего князя Куря; а узнав Куря, что белый царь поднимается на войну, и сам идет с своей ордой служить по найму у белого царя[38].
– Скажите своему князю, что у меня много своего войска, наемного мне не нужно, – отвечал Святослав.
– Не ладно! – сказал один, тряхнув головой и взглянув на прочих. – Даром мы вымеряли поле!
– Найми, белый царь, эй, найми! – сказал другой. – Мы лишними не будем, а чужого добра и с тебя и с нас станет. Мы на десятую долю пойдем.
– Не нужно, – отвечали им.
– Воля ваша, а мы все-таки пойдем следом за вами, крохи подбирать, а случай будет, может, и понадобимся.
– Не велит светлый князь, – отвечали им.
– Что ж не велит, ведь мы не с вами будем делиться, а с черной птицей! уж запретите и ей летать за собой! – отвечали они сердито.
– Хоть в проводники возьмите сотню, – сказал один, мигнув своим товарищам и прибавив тихо по-своему: – Пусть возьмут сотню, в сотне будет место и целой орде.
– Не нужно, – отвечали им.
– Не нужно так не нужно, мы не навязываемся, пожалеете после, – отвечали Печенеги, накидывая епанчи и садясь на коней.
За великокняжеским крытым кораблем выгребали из пристани насады попарно, при звуках рогов и песен.
Старая княгиня Ольга провожала сына со слезами. Ей было более осьмидесяти лет. Народ стоял толпами по берегу и по горам. «Дай вам, боже, путь-дорогу и доброе здравье!» – раздавалось повсюду.
Воины совершили молитву, поцеловали родную землю, обняли родных и милых и вступили в насады.
Как дружная стая лебедей, потянулись насады вниз по Днепру. Запасные ладьи в середине, с хлебом и солью, с живой птицей и с клетками вестовых голубей. Кони пошли берегом. Громко заливалась обычная песня:
То не ясен сокол вылетал из гнезда,
То не белый орел вон выпархивал:
Выезжал князь великий из Киева,
Светлый князь Святослав из престольного
[39].
На площади Преславской, между королевским двором и владычним, стекался народ толпами; кнези сельские с кметами и момцами[40] мчались к раду[41] преславскому, желая скорее узнать причину соборного звону. Игуменство из ближайших монастырей и старейшины из своих пригородков ехали также верхами к собору, сопровождаемые служками и приспешниками.
Посереди говора, шуму и побрякивания оружием раздавались взаимные вопросы и догадки о причине сбору. Но причина известна была только великому комису да одному старцу гусляру, который ходил между народом по площади и, водя смычком по гусле, напевал печально:
Ой, горе, горе, великая тужба!
Не стало орла, не стало Петра;
А Орловичи-Петровичи у грачей в полону!
Кто вслушается в слово гусляра, идет за ним: что он за песню такую напевает? Гусляр не останавливается, а толпа за ним, больше и больше.
