Ну, и на фоне того, что происходило, Полина Юрьевна всё чаще и чаще стала вспоминать свою жизнь в СССР! И ничего плохого вспомнить не могла! Она честно работала бухгалтером на фабрике, и чувствовала себя счастливой! А сейчас это невозможно! Чувство счастья изгнано из России, и жизнь потеряла смысл!
Выход был один! Протест! Полина Юрьевна вышла на улицу, схватила красный флаг, и пошла вместе с огромной массой разгневанных москвичей, требовать свободу, равенства и братства! И так хорошо ей вдруг стало, как тогда, давно! В мощном и великом СССР!
Экран погас. Дедушка засмеялся и сказал:
– Спасли женщину! Герои мы с тобой, Саша! Внук дорогой мой, я ухожу! Не отчаивайся! Когда я уйду, появятся интересные вещи!
Дедушка махнул мне рукой на прощание, и исчез в стене. Около меня буквально из воздуха, появился ящик с вином Сталина… И вместе с его появлением, заиграла странная, приятная музыка. Я осмотрел мобильник, и увидел, что деньги пришли! Я и моя семья были спасены! Пусть на короткое время, но это тоже было важно! Я открыл бутылку, и с наслаждением выпил её из горлышка! Всю!
Маленький скрипач Миша и фея Носикова
Однажды бабушка сказала Мише странную вещь. Они шли мимо памятника Петру Ильичу Чайковскому у консерватории. Была зима, но солнце из-за облачков светило ярко, и памятник сверкал миллионами льдинок и снежинок, всегда к Новому году его украшавшими.
– Чайковский не умер, – улыбаясь, сказала бабушка. И, поправляя шерстяной платок, ласково посмотрела на Мишу. – То есть сам он, тело его умерло, а душа жива. Она просто раскололась на множество маленьких душ, и поселилась вот в таких маленьких музыкантах, как ты!
Миша оцепенел и стал прислушиваться, что делает сейчас кусочек Чайковского у него в голове. Впрочем, кто знает, где он там, Чайковский? Но скорее всего, в голове. Не в ноге же… Миша прислушался изо всех сил… Но, Чайковский молчал… Бабушка улыбалась. Врёт она, что ли? С ней это случалось. Миша нахмурился и строго спросил:
– А зачем он раскололся? Ему что, делать больше нечего?
– А он затем раскололся, чтобы Музыка продолжалась! Ты думаешь ты сам играешь, а это в тебе Чайковский играет! А в Чайковском – Бог!
Бабушка перекрестилась. Церковь была рядом. Золотой крест горел на солнце. Бабушка указала на него и сказала:
– Вот, всё отсюда идёт! Вся жизнь! И музыка! И искусство всякое! И вообще всё хорошее! – и опять перекрестилась. Трижды. Миша подумал и спросил:
– А Бетховен и Бах? Они тоже раскололись и в детей залезли?
– Тоже! – сказала бабушка. – Но эти поменьше. Они у Чайковского в подчинении.
– А как узнать, кто в кого залез? – спросил Миша, и посмотрел на бабушку внимательно. Врёт? Нет, кажется, не врёт…
Бабушка, растирая себе и Мише щёки, чтобы не обморозились, сказала:
– Я тебя поняла. Вот как узнать. Если маленький музыкант всё время хмурый, серьёзный, сердитый, конфетками не делится… В этом сидит Бетховен… А если мальчишка не знает куда себя девать, орёт и носится без толку, в этом, наверняка, маленький Бах сидит… А если кто смеётся без удержу, и по полу от счастья катается… В того, наверняка, Моцарт заскочил… Ну, пойдём, а то холодно!
– Подожди! А Чайковский где? Ты не сказала! – Миша схватил бабушку за пальто, и не отпускал, пока не скажет. Бабушка поцеловала Мишу (чего он терпеть не мог), и сказала, что Чайковский сидит в таких ласковых и хороших детях, как Миша.
