– А в памятнике он сидит? – спросил Миша у бабушки, когда они отошли от консерватории метров на сто.
– Сидит, сидит, – уверенно сказала бабушка. – Ведь все свои дома охраняют. И Чайковский тоже… А то залезет какой-нибудь Оффенбах… Не выгонишь потом…
– А что он там ест? – недоверчиво спросил Миша.
– А что Бог велит, то и ест! – сказала бабушка и они вошли в подъезд своего дома. Поднимаясь в лифте, Миша представлял себе, как маленький, седенький, похожий на мышку Чайковский, сидит в ледяном доме-памятнике, и чутко слушает, не лезет ли к нему разбойник Оффенбах…
На обед бабушка дала Мише варёную курицу с рисом и яблочный пирог, печь который лучше её не умел никто.
– Ох, вкуснота! – подумал Миша, медленно, с наслаждением поедая сочный, хрустящий пирог. – Наверняка, мой Чайковский тоже доволен! А тот, кто в памятнике сидит, завидует! Откусив ещё кусочек, Миша задумался. Мысли пошли волной, тяжёлые, неприятные…
– Когда ему есть? Кроме Оффенбаха есть много всякого народа, который выпер бы Чайковского на мороз, и занял бы его место! Сто процентов! Композиторов поумирало тучи! И разве у всех есть такие красивые домики, как у Чайковского? Нет! Вот они и бродят вокруг, как собачки! Голодные! Они думают, что у Чайковского в памятнике есть яблочный пирог, а у него нет! Что ему Бог даёт? Не знаю! Но такого пирога, как у меня и у моего Чайковского – у него точно нет! Угостить бы его! Но как? Невозможно!
Поняв, как живёт Чайковский в памятнике, Миша очень расстроился. Ну как так? Великий композитор, ну пусть кусочек его, а сидит без пирога! Мало того, что голодный, так его ещё и выгнать хотят из дому всякие Оффенбахи!
Миша обожал музыку Чайковского, даже плакал, когда кто-то её хорошо играл, и ненавидел Оффенбаха. Он представлялся ему злым, коварным клоуном, с ножом за пазухой.
«Но что же делать? Как накормить Чайковского яблочным пирогом и спасти его от злого Оффенбаха!»
Об этом Миша думал целую неделю. Но ничего придумать не мог… Плакал ночами, бил себя кулаком по голове, но ничего не получалось! Мысль не приходила! Чайковский сидел голодный, а Оффенбах делал опасные круги вокруг памятника, хищно посмеиваясь в напомаженные, шпионские усики… «Ничего», – шептал ночью Миша, вытирая кулаком слёзы: «Я помогу тебе, мой дорогой учитель, Пётр Ильич! Лопну, но помогу!»
На одном из своих концертов Миша играл так хорошо, что гость училища, в котором учился Миша, старый, подвижный американец, похожий на боксёра, предложил Мише выступить в США, в знаменитом Карнеги – Холле.
«Я открою вас Америке!! – кричал американец… «Карнеги – Холл рухнет от аплодисментов в вашу честь, молодой Паганини!» – заливался америкашка.
Педагоги училища, где учился Миша, и его одноклассники смотрели на него с завистью и восхищением. Ещё бы! В восемь лет такие успехи! Дядька – американец был страшно знаменитый продюсер, и слов на ветер не бросал. Это знали все. Но Мише было на него наплевать… И на Америку и на знаменитый Карнеги – Холл тоже… Он постоянно думал как ему спасти Петра Ильича… Даже переставал порой есть. Ему было стыдно… Бабушку это очень удивило, и она решила отвести Мишу в театр, чтобы развлечь его как-то…
В театре Мише было противно… Когда артисты просто говорили, он ещё мог их терпеть… Но когда они, вдруг, начинали петь, ему становилось невыносимо. «Ну зачем они поют?» – с тоской думал Миша. «Как гадко, как безголосо, как фальшиво! И ещё как собой довольны! Счастливы просто! Вот дураки! Поют и не понимают, как противно они поют! Радуются! Дураки набитые!»
