Он шел по буеракам, делая короткие передышки. Близился рассвет, светлело небо на востоке. А над головой мигали и переливались звезды. Скрипели сапоги, сиплое дыхание вырывалось из натруженного горла. Сутулая фигура в прорезиненном балахоне брела на север к черной кромке леса. Он спешил до рассвета войти в урочище, зарыться в свою берлогу. Состояние ужасное, настроение – никакое. Он чуть не сорвался со скалистой кручи, выросшей перед лесом. Трезво рассудил, что альпинизм и депрессия несовместимы – нужно выбрать что-то одно. И снова выдалась минута покоя, восстановить дыхание и преодолеть преграду в зловещем лунном свете. Застыл, спрыгнув на землю, и потащился дальше, в объятия урочища…
Он знал эти места как облупленные. Мог пройти с закрытыми глазами в любую точку лесистой местности. Дикий капитализм сюда не добрался и вряд ли когда-нибудь доберется. Даже люди из поселка в гиблые леса практически не ходили. Несколько минут он сидел на поляне, словно под гипнозом, разглядывал лунную дорожку, убегающую в лес. Скоро и он ступит на лунную дорожку войны, хватит таиться по лесам, занимаясь охотой и собирательством. Пусть глупо, безнадежно – ничего. Глупость – тоже форма существования разумной материи. Он отдохнул и двинулся дальше, хрипло напевая под нос: «Не прожить нам в мире этом…»
Угрюмое урочище укрывало «временного» обитателя. Деревья фантастических изогнутых форм (в них с трудом узнавались осины) заступали дорогу, уплотнялись. Местность становилась рельефной – бугры и косогоры сменялись ложбинами, вились трещины, напоминающие разломы от землетрясений. Уйдешь в такой разлом – потом костей не соберешь. Мужчина забрался в самую глушь, остановился, огляделся и побрел к развесистой тройной осине – местной достопримечательности. В провале под деревом он оборудовал землянку, обложил ее трухлявыми поленьями, замаскировал. Жилище получилось небольшим, сомнительной комфортности, но в нем вполне можно было вытянуть ноги. Фонарик работал. Нежданных посетителей в его отсутствие не было. В глубокой нише лежали два армейских вещмешка, возвышалась лежанка из охапок хвои, крытая брезентовым холстом. На примитивной полочке, вдавленной в земляную стену, обосновались нужные в быту предметы – репеллент, туалетная бумага, сухое горючее. Еще до зоны он бросил курить – отличный выбор, отказ от курения существенно продлит его бессмысленное существование. Он истрепался за эту ночь морально и физически, сил хватило лишь доползти до лежанки и рухнуть.
Но сон не шел. Перед глазами стояло постаревшее лицо матери. Его сменяли физиономии маньяков-педофилов, которые он разукрасил от всей души. Стал засыпать, как вдруг насторожился, распахнул глаза. Чувствительность выработалась отменная, даже на объекты, которые трудно отнести к материальным сущностям… Он нащупал нож, лежащий под брезентом, и начал бесшумно выбираться из землянки. Схоронился за бугром, затаил дыхание. Природа урочища отличалась от всего, что его окружало. Плохое место. Испокон веков оно считалось проклятым, напичканным потусторонними силами, дурной энергетикой. «Знающие» люди говорили, что в древности здесь водили шабаши ведьмы, чем и объяснялись пресловутые «ведьмины круги» – места с повышенной геомагнитной активностью. В них отказывались работать технические приборы, вставали часы, а люди испытывали беспричинное волнение и страх, переходящий в панику. Здесь шаманы хоронили своих коллег, возвышались курганами могилы колдунов, а уж этих «специалистов» в Сибири всегда хватало. Ходили слухи, что в эту местность в тридцатые годы свозили «политических» из Красноярска, Канска, Ачинска и расстреливали в местных оврагах сотнями. Энергетика в этом районе действительно царила убийственная. Сюда почти не забредали таежные звери, птицы не вили гнезда, водились только насекомые, причем в огромных количествах, поскольку их некому было уничтожать…
