– Мы? – поднял брови Дорохов. – Мне доложили, что в полицию поступил анонимный звонок…
– Да, это так, – неохотно согласился Волынский. – Звонили с телефона Бурмистрова. Голос изменили, но это явно был мужчина. Кто-то выследил психопатов, проник в дом и хорошо с ними поработал. Впрочем, начисто уделывать не стал – оставил полиции. Эффектно сделал, не подкопаешься…
– Кто это может быть? – недоуменно спросил Дорохов.
– Без понятия. Возможно, этот тип действовал не один. Думаю, стоит проверить одну завиральную версию… – сглотнул с усилием, словно при ангине, – но это не горит.
– Как же не вовремя, черт возьми, – поморщился Василий Миронович. – Завтра в наш район приедут уважаемые люди, мы просто не имеем права их не принять. Эта публика не поймет, если мы ее развернем. Суета с маньяками – наши, как говорится, проблемы…
– Циклоп и Хирург? – усмехнулся Волынский. – Да уж, господа, однозначно, уважаемые… Ничего, в заповеднике посидят, нечего им по поселку разъезжать. Здесь не Куршавель и даже не Крыжополь. Слушай, Мироныч, – рассердился он, – не плоди сущности, без тебя голова кругом.
– Ладно, – отмахнулся Дорохов. – Раз уж случилась такая беда, – он покосился на маньяков, – проводите свое следствие, только без шума. Старайтесь не привлекать эту, как ее… общественность. Подлечить нужно психопатов, а то вид у них какой-то не товарный. Вот же сукины дети эти Бурмистровы… – Он с досадой харкнул под ноги. – Устроили тут, мать, фестиваль…
– Небольшая пикантная подробность, господин майор, – показался в дверном проеме моргающий оперативник. – Позволите? Согласно показаниям выживших жертв, эти двое частенько величали друг друга «братиком» и «сестричкой». Если это игра, то довольно странная, не находите? Формально они считались мужем и женой, частенько раздевались тут перед детьми, показывали им всякие непристойности…
– Уйди, дружок, меня сейчас вырвет… – прохрипел Василий Миронович. – Валентинович, уйми своих архаровцев, пусть по-тихому работают, достаточно нам этих откровений!
Майор сделал знак – сотрудник пропал.
– Не губите, Василий Миронович, – просипел Бурмистров, надуваясь, как лягушка. – Это ложь, я докажу…
– Усохни, гадина! – взревел Дорохов, подлетая к бывшему подчиненному с занесенным кулаком. Волынский перехватил его: действительно, не стоит плодить проблемы.
– Финиш, братец… – приоткрыла воспаленный глаз Надежда Ильинична. – Нас, кажется, переиграли…
Пожилая женщина очнулась перед рассветом от непонятного чувства. Она подняла голову, резко села, свесив ноги. Что это было? Сон, явь? Такое дикое чувство, что минуту назад кто-то стоял перед кроватью и ее разглядывал. Но никого тут не было – пустое мглистое пространство. Она потянула носом и что-то почувствовала. Холод заструился по позвоночнику, дышать стало трудно. Всю жизнь до выхода на пенсию она преподавала математику в школе, любила все раскладывать по полочкам и находить приемлемые решения. Но только сегодня анализ не удавался. Возможно, это было что-то из области психоанализа – необъяснимое, вытесненное в подсознание, некая квинтэссенция пережитого и выстраданного за много лет. Хотя, с другой стороны, откуда этот странный дух?
В комнату сквозь ситцевые шторки просачивался туманный свет. Луна еще не ушла. Где-то на улице поскрипывал кузнечик. В лесистой балке, по которой петляла улица Кривобалочная, лениво ухала неугомонная лесная птица. Из полумрака проявлялась неказистая обстановка: крытый клеенкой стол, старенький «Фунай», который женщина включала по большим праздникам, шкаф, забитый книгами. Лунный свет озарил ее фигуру – болезненно худую, закованную в глухую сорочку. Лицо в морщинах, сохранившее форму семнадцатилетней девушки, волнистые волосы, обильно помеченные сединой. В полумгле блестели глаза. Страха она не чувствовала, это было что-то другое – нервозность, душевный дискомфорт, сумбурность чувств. Она затаила дыхание. В окружающем пространстве что-то было не так, будто нарушена важная составляющая. Уж ей ли не знать атмосферу собственного дома, в которой крайне редко отмечаются посторонние флюиды…
