– Ага, вместе с палкой, – поддакнул Витька.
– Ну, да. Я в суматохе не сразу и сообразил, что это берлога. Вообщем, он туда, а перекладина снаружи зацепилась. Я за ним хотел, а он назад – палка-то ему не дает внутрь попасть. Клюв раскрыл, расщеперился весь. Страшилище и только. Потом он развернулся и снова в берлогу! Рядом поленья какие-то лежали. Видать кто-то по зимнику ехал и растерял. Тяжеленные, зараза. Я чуть не переселся18. Кабы не ситуация такая, то не вызднял19 бы. Вообщем, я одно полено в дыру сунул, чтобы тетера наружу вылезти не смог. Другое схватил и как только он показался, как звезданул по башке. Он подергался маленько и затих.
– Толька здорово приложился, – подал голос Витька.
А тот, запыхавшись и раскрасневшись от рассказа, замолчал и уставился на Оманова.
– А в берлогу-то чего потом полезли?
Толька вздохнул и покачал головой, поражаясь тому, что Оманов – взрослый мужик, а ничего не понимает.
– Сначала тетеру достали, а потом. Витька устал, ветер поднялся – думали переждать. К тетере прижались – теплый он, ну и задремали маленько. А тут Рыжий, – Толька повернулся к собаке и улыбнулся.
Гаврила покачал головой. «Отчаянный старший-то, – одобрительно подумал он, невольно сравнивая с ним своего Ваську».
– Тут вся поляна вытоптана была. Неужто не видели?
– Неа, – спокойно ответил Толька. – Может и вытоптана. Не заметили мы. Снег наперед шел. Присыпало верно.
– Мы на тетеру смотрели, а не под ноги, – проворчал Витька, показывая на лежащую рядом птицу.
– А чего у тебя пальцы замотаны? – Оманов заметил на Витькиной руке повязку.
Тот быстро спрятал руку за спиной и посмотрел на старшего брата.
– Порезался он. За полено запнулся и упал рядом с ним. Их там целая куча, – указал Толька рукой в сторону зимника.
Оманов подошел к Витьке и протянул руку. Тот опустил голову и в ответ протянул раненую ладонь.
– Успокоилось уж все, – произнес Толька. – Я от онучи рямок20 оторвал и замотал. – Там ножик валялся. Вот Витка на него и упал.
Он скинул со спины мешок, раздернул завязки и достал небольшой сверток.
– Вот. Там на рукоятке написано: «Сер». Не понял, что такое. Может, какой-нибудь, Сидоров или Соколов. Ефим или Еремей. Р-р-р…
– Романович, – подсказал Витька.
Гаврила достал из тряпки нож и покрутил в руке. Лезвие сильно заржавело, но ручка, сделанная из лосиного рога, хорошо сохранилась. «Видать, долго на земле пролежало, – смекнул Оманов, проведя ногтем по металлу».
– Сер, – прочитал он хорошо различимые буквы.
То, что это не чьи-то инициалы, ему было тоже понятно: их пишут заглавными буквами. Тут же большой была только первая. Глядя на отметины, или как в деревне еще называли «Росписи», он припомнил деревенские лавки, расписанные вездесущими мальчишками. Странным образом, но память на это дело у Гаврила была хорошей. Он помнил большинство подобных надписей, виденных им когда-либо. И даже место, где они были оставлены, мог без труда указать. Некоторые из них особенно крепко засели у него в памяти. «1912 ПСЕ» – кто-то вырезал на бывшей деревенской церкви. То, что цифры те означали год ее постройки, в деревне знал всякий. А другую надпись Гаврила видел на стене бани в урочище Смильское, что недалеко от таинственного места, прозванного в народе Разбойничьей Слудой. Там же рядом стояла и изба. Строения находились на берегу реки в шестидесяти верстах от деревни. Бывал он в тех местах на сенокосе. И в доме жил и в бане тамошней мылся не раз. Когда-то в том месте жили староверы, а уж после них избушку облюбовали охотники. А нынче же в летнее время там жили и ачемские колхозники. По одну сторону реки пасли скот, а по другую заготавливали на зиму сено. За несколько десятилетий надписи на бане частично пришли в негодность, но некоторые буквы были видны хорошо.
