– Не женат, получается?
– Нет, но недолго осталось, – протянул Янис.
– А что так грустно? Или не по своей воле?
– По своей. А вместо этого в командировку еду. Ай, да ладно! – вздохнул Пульпе.
– Образуется все. А брату вашему повезло. Там много деревень. Люди в них не богато живут, но хорошие по большей части. Здесь, – он развел руками. – Здесь не такие.
– Да, там мужики что надо! – согласился Янис.
– Хотя и малограмотные, но от природы наделенные особым жизненным разумением. Надежные и, как бы вам не показалось странным, свободные и независимые, – произнес Ямпольский с определенной долей грусти и зависти.
– Почему? Люди везде свободу любят и ценят, – Янис недоуменно взглянул на Ямпольского.
– Вы…
– Янис.
– Вы, Янис, не можете не согласиться со мной, что по здешним краям, – Ямпольский машинально обвел вокруг себя рукой. – Да и по многим российским, вражеские сапоги ходили не раз. Не раз под врагом народ оказывался. В отличие от тамошних, северных. От того, там всякое насилие и преклонение не приемлют в большей мере. Нет в тех людях страха. И за свою свободу и достоинство готовы многим жертвовать.
Ямпольский мог бы еще долго говорить о людях, с которыми свела его судьба в последние годы. Вспоминая их, он уже стал сомневаться в правильности своего поступка. И в определенной мере даже осуждал себя за то, как он с ними расстался.
– Да, Митька, пожалуй, такой, – задумчиво проговорил Пульпе.
– Что?
– Брат мой такой, говорю. Он по званию младше меня, а по годам старше. Я командиром был у него. На приказы воинские реагировал всегда по-военному. Не вступал в пререкания, даже, когда не согласен был. Но по жизни… По жизни спуску никому не давал. Однажды в полевую баню наш замкомполка пожаловал. Один из них был в обычном тулупе без знаков различия. Митька, брат мой, как раз там был. Толи воду помогал носить с озера, толи еще что-то делал. Ну и стал этот командир в тулупе права качать. А когда Митька сделал замечание, тот попытался пистолет выхватить. Ну, братец его скрутил и холодной водой окатил. Да много чего было за время войны. Я, зная его характер, никогда в гражданском им не командовал. Не посмотрит, что командир, живо на место поставит.
– А что тот начальник ничего брату за тот случай в бане не сделал?
– Хотел, да политрук у нас правильный в батальоне был. Объяснил ему. Замяли вообщем.
Попутчики какое-то время сидели молча. Наступившую в купе тишину нарушало лишь планомерное постукивание вагонных колес. Первым не выдержал Ямпольский.
– Ну, хватит грустить, капитан – проговорил он. – Может, коньячку по рюмашке?
– Честно говоря, не отказался бы, но как-то неудобно. У меня кроме смены белья с собой и нет ничего, – смутился Пульпе.
– Да ладно. Нашел о чем сожалеть. Тем более и повод есть, – вытаскивая из портфеля бутылку, произнес Ямпольский. – На закуску, правда, только хлеб.
– Ого! Армянский! Двин! – восхитился Янис.
– А вы в нем разбираетесь?
– Нет, что вы. У моей невесты отец в этом разбирается. Если я не ошибаюсь, такой трудно достать.
– А я и не знал. Мне знакомый подарил, как у вас говорят, на дорожку.
Они выпили. Помолчали. Ямпольский налил еще и они снова выпили.
– А у нас в деревне случай был забавный, – заговорил Ямпольский. – Жена мужа допекала по разному поводу и без него. Ну, мужик и захотел ее проучить, если так можно выразиться. Вечером сказал, что за водой на реку пошел. В деревне для самовара, да и для собственного потребления все на реку ходили за водой, хотя колодцы были почти у каждого в доме. И вода в них хорошая, а вот пользовали ее только на хозяйственные нужды. Ну, и скотину поили. Вообщем, ушел и ушел. С ведрами. Время идет, а мужика нет. Не стала жена его ждать и спать легла. Утром проснулась – нет мужа рядом. Побежала к реке. А на берегу его верхняя одежда лежит и ведра стоят. По всему выходит, что искупаться мужик захотел. Разулся и больше не одевался. Целый день по реке деревенские мужики лазили, но мужа ее не нашли. Решили, что утонул, а течением, там пороги хорошие, тело унесло или завалило под какую-нибудь корягу.
