– Не хочешь, не говори, но ты первый назвал Габриеля своим приемником.
– А это здесь причем? Да, было дело, видать, я ошибся. Обрадовался, что просто появился еще один талантливый человек, и, конечно, на волне хорошего настроения решил: у нас с ним есть общие точки соприкосновения. Ну, это пока есть. Он еще в начале пути, а куда его колея выведет, кто знает. Кстати, Санчес отмежевался в одном интервью от меня, и вновь был повод для радости. Значит, у Габриеля самостоятельный ум. Думаю, правильно, что дистанцировался, а то людская молва насочиняет небылиц, приукрасит тайнами, раздует мыльные пузыри событий. А ведь все загадки – это домысливания. Прочтут поверхностно «Последние дни Христа» и заговорят: «А вы знаете…», но междустрочия рождаются в умах читателей. Это они приписывают автору то, что он и не предполагал. Извини, Элен, я утомил тебя?
– Нет.
Она замолчала, но что хотела сказать, он знал. Зачем говорить, если и так все ясно. Анри понимал, его работа, планы о выпусках новых книг лишь надводная часть айсберга, а, скрывающаяся под темной гладью, почти невидимая никому – важнее. Дом, семья, уже выросшие дети, маленькие внуки и внучки – тихая радость и надежная гавань на излете лет. Когда он был молодым, то виделся ему узкий круг друзей у родного очага. Он мечтал об этом мирке, но иногда второй голос нашептывал ему, что желание иметь семью это всего лишь одна из форм эгоизма. Особая форма, хитрая и коварная. И до сих пор так. Порой сомнения накатывали, и всплывал вопрос: «А что я сделал в жизни?» Семья – дань социальным традициям. Она порой невыносима, порой приятна, но необходима. Без поддержки никуда. Ну, а кроме этого? Анри показалось, что должно существовать нечто важное и великое. Он не оспаривал прилюдно ценности близких отношений, но его всегда беспокоил сумрачный ангел странствий, бередивший душу фразой: «Не сиди на месте, двигайся, иди дальше, прыгай выше, ныряй глубже». Словно кто-то стоял за спиной и говорил ласкающие слух слова о странах за горизонтом, о великих океанах, метущихся на бирюзовом просторе. Но на самом деле Анри был тем самым океаном. Безбрежным. Неуемным. Ветер поднимал соленые воды, и жемчужная волна ударяла о берег. Фарме почудилось на мгновение, что вся его жизни – волны. Он пытается выйти за пределы самого себя. Теперь нет сомнений. Анри – океан. И вдруг вспыхнула в сознании очевидная мысль: «Габриель Санчес не думает о своих книгах. Он просто их пишет с холодной настойчивостью. Безразличие автора „Открытого пути“ к продуктам своего творчества есть признак того, что Санчес имеет ясную цель. Он ее видит, идет вперед, оставляя за собой книги, как покоренные города».
Элен ушла, сказав, что через полчаса она ждет его к завтраку. Он набрал номер.
– Здравствуйте, Йозеф.
– Господин Фарме? Приятно, очень приятно. Не ожидал, что вы так скоро позвоните.
– Да, Йозеф. Хотел с вами поделиться. – И Анри решил соврать: – я перечитал «Открытый путь».
– И?
– Ничего не нашел, кроме Христа, точнее он вынесен за пределы книги.
– Вот видите.
– Мне это ни о чем не говорит, но я звоню по другому поводу. Я еще больше заинтересовался господином Санчесом, и вспомнил, что не знаю его биографии.
– Удивительно, но в нашу информационную эру о нем мало сведений. А знаете что, господин Фарме, встретимся в выходные? Вы как?
– Не возражаю.
– В узком семейном кругу. – Фарме представил, как Йозеф улыбается на том конце.
