Раскинув большие руки и разметав по полу растрепанную косу, Нюрка валялась на пороге, красиво закатив глаза. Аккуратные лапоточки сорок третьего размера торчали из- под узорного сарафана.
Ольга вздохнула, опустилась рядом с телом.
– Вот ведь дура, прости Господи, – перекрестилась она.
Потом поднесла кулак к губам и стала что- то быстро в него бормотать, полузакрыв красивые глаза. Наклонилась к девке и сильно выдохнула сквозь кулак воздух прямо ей в лицо. Та открыла глаза. Над ней, грозно уперев руки в стройные бока, стояла барыня.
Нюрка встрепенулась, подобрала юбки, подскочила. Ольга ошпарила ее строгим окриком:
– Да ты, чай, не беременна ли? Чегой- то посреди бела дня в обморок грохнулась?
– Ой, не знаю, барыня, привиделось что- то, а что – не упомню…
– Ну, иди, делом займись. Готовь мне капор да шубу, вели Кузьмичу запрягать, я гулять поеду.
– Одна?
– С тобой, бестолочь! – И Ольга погрозила кулаком вслед убегающей фигуре. Потом звонко рассмеялась, тряхнула рыжей гривой. И чего так забеспокоилась, Демидов – обыкновенный мужчина, а она – ведьма, уж как- нибудь сумеет с ним справиться. Знала бы она тогда, как ошибалась…
День стоял изумительный, зима уже поворачивала к весне, второго февраля, на сретенскую оттепель, с летом встретившись, все более места оставляла солнцу и теплу. И хоть ждали еще впереди метели, хотелось жить и радоваться. Снег искрился и сверкал на ярком солнце, отчаянно слепил глаза. Прикрываясь рукой от ярких бликов, Ольга весело хохотала, нетерпеливо поторапливая кучера, чтоб скакал быстрей, во всю мочь.
Они давно уже выехали за город, четверка лошадей все прибавляла ходу, из- под копыт летел, кружа и засыпая лицо, колючий снег. Вдоль дороги мелькали ели, санная повозка с тремя седоками незаметно въехала в лес. Тяжелые темно- зеленые лапы провисали под тяжестью снежных пластов, пушистые сугробы громоздились между деревьями, полосатые тени мелькали под полозьями.
Солнце скрылось, пришла пора возвращаться. Теперь уже Нюрка нетерпеливо дергала барыню за рукав, уговаривая повернуть коней, но та все отмахивалась, наслаждаясь быстрой ездой и свежим воздухом. Она раскраснелась, огненно- медные пряди выбились из- под мехового капора, припухшие губы были растянуты в блаженной улыбке.
Вдруг повозка остановилась, Кузьмич повернулся к девушкам, неуверенно оглядываясь по сторонам.
– Слышь, барышня, поворачивать бы надо, дороги- то дальше нет.
– А куда ж она делась? – удивилась Ольга.
Они столько раз ездили по этой дороге, что она была знакома им до каждого пенечка, до каждой сломанной ветки. Но сейчас, и правда, впереди темнел подлесок, переходящий в такую же непроходимую еловую чащу, как и по сторонам. Небо меж тем затянулось тучами, стало заметно темнее и холоднее, поднялся ветер.
– Поворачивай, Кузьмич, – Ольга махнула рукой.
Кони пряли ушами, фыркали и подрагивали кожей на крупах. Их явно что- то беспокоило. Кузьмич стал осторожно их разворачивать, но они внезапно дернулись вбок, как бы отшатнувшись от чего- то, невидимого человеческому глазу. Сани дернулись, стали заваливаться на бок, выплюнув из себя седоков. Все трое покатились по белому снегу, застряв в придорожном сугробе.
Пока они выбирались, отплевываясь и отряхиваясь, повозки и след простыл. Ошалевшие кони с громким ржаньем растаяли в надвигающихся сумерках, утащив за собой новенький возок.
Ольга стояла на дороге, вглядываясь в лесную чащу. Ее внутреннее чутье подсказывало ей, что неспроста все это, ох, неспроста. И тревога за спутников исказила правильные черты ее безукоризненно красивого лица. За себя она не боялась, и не из таких передряг за свою долгую жизнь она выпутывалась. Это на вид ей было двадцать, а на самом деле жила она на этой земле уже семьдесят лет, и еще столько же прожить собиралась, если кол осиновый в сердце никто не догадается забить.
