Качаясь с боку на бок, враскорячку, она с невероятными усилиями ковыляла к нему, призывно раскинув четырёхпалые руки, одна из которых была явно короче другой. Истончающиеся от колен ножки вихлялись и гнулись под тяжестью чудовищного тела.
Заячий Ромкин визг пронзал перепонки. Чувствуя, что всего миг отделяет его от безумия, Василий судорожно нажимал и нажимал на спуск, но выстрела (как и полагается в бреду) не было.
Наконец, дико заорав, он прыгнул навстречу надвигающемуся на него безликому ужасу и что было силы впечатал рукоять пистолета в крохотный голый лоб. Хилые ножки подломились, белёсая туша откинулась назад и затем повалилась на спину, запоздало смыкая объятия тонких ручек.
Василий перепрыгнул через упавшую, почувствовал, как слабые пальцы пытаются ухватить его за штанину, не глядя ударил по ним рукояткой и кинулся в проём. Следом метнулся Ромка. Стремглав проскочив несколько комнат и чудом не сверзившись с лестницы без перил, они вылетели из подъезда, но не остановились, а продолжали бежать, пока не кончилось дыхание.
Первым упал Ромка, за ним – чуть поотставший Василий. Последним страшным усилием он ещё заставил себя поднять голову и, лишь убедившись, что никто за ними не гонится, вновь задохнулся и лёг щекой на пористое стекловидное покрытие.
Они долго лежали рядом и не могли произнести ни слова. Мерцание гигантских конструкций разливалось над ними, как северное сияние.
– Я же говорил, что это она… – всхлипнул Ромка и стукнул кулаком в пол.
Василий шевельнулся, сел. Осмотрел пистолет и, негромко ругнувшись, убрал в кобуру. С предохранителя надо снимать, когда стреляешь!
– Отец-мать живы? – угрюмо спросил он.
Ромка молчал – видимо, собирался с силами.
– Живы… – глухо отозвался он наконец. – Шмотки делят…
– Это как?
– Ну… разводятся…
Василий покивал понимающе-скорбно, потом протянул широкую лапу и грубовато огладил колкое жнивьё на Ромкином затылке.
– Ничего, Ром… Выкрутимся как-нибудь…
***
Несмотря на то, что в отчаянном своём рывке они покрыли чуть ли не двести метров, путь до фосфоресцирующих громад оказался неблизким – как выяснилось, гладкий стеклистый пол скрадывал расстояние. Отупев от пережитого, плелись молча, лишь изредка вздыхая и оглядываясь на сильно уменьшившуюся пятиэтажку. Если верить наручным часам Василия, дело шло к половине четвёртого.
– Слушай, а ведь и впрямь светает…
Они остановились и с неохотой запрокинули головы.
– Это колонны отсвечивают… – сердито буркнул Ромка.
От основания ближайшей опоры их отделяло уже не более пятидесяти метров. Огромная, как небоскрёб или телебашня, вся изрезанная по вертикали канавами и расселинами, колонна возносилась, мерцая, к стеклистому потолку, в который и врастала на умопомрачительной для русского провинциала высоте.
И вовсе она была не круглой, как казалось издали. Если спилить её под корень, то срез пня, скорее всего, имел бы форму амёбы.
– Понастроили хренотени… – проворчал Василий. Ромка вздохнул и не ответил.
Они приблизились к самому подножью и вдруг, словно разом прозрев, остановились.
В бледно-золотистой отвесно взмывающей ввысь стене приблизительно на уровне человеческого роста были глубоко вырублены три огромные корявые буквы. Короткое матерное слово.
Молчание длилось не меньше минуты.
– Так… – сипло выговорил наконец Василий. – Выходит, мы тут всё-таки не первые…
Оба вздрогнули и посмотрели друг на друга, поражённые одной мыслью: а что же стало с тем, кто это выдолбил? Надпись – осталась, а сам?..
