– Завтра утром мы встретимся, великий шах, – предупредил Мельхиор, вернувшись в человеческое обличье в створе окна, и тут же, пока не достали его новые заклинания, обернулся ветром и исчез за стенами дворца.
Шах выбрался из объятий начальника стражи и поглядел на серое лицо мертвеца. Он второй раз видел их истинное обличье. И хоть сердце шаха было каменным, даже оно не могло удержаться от отвращения при виде этого чуждого миру людей существа. Шах отвернулся.
– Хорошо сработано, Расул, – Андзор поблагодарил начальника стражи за своевременное вмешательство. – Подарю завтра перстень в честь праздника.
– Благодарю, великий шах, – поклонился Расул.
– Хотя зачем тебе перстень. Ты ведь не женат? Лучше цепочку. Подаришь любимой шлюхе.
Расул вторично поклонился.
– Как он вас, – упрекнул Андзор лжевизирей.
– Не стоит беспокойства, – ответил доппельгангер, занимавший место главного визиря. – Мы найдем, где он скрывается.
– У кого он остановился? – спросил шах у появившегося из дверей хаджиба.
– У Фраман Раджа, вашего надима, – без запинки ответил хаджиб.
– Старый приятель! – воскликнул Андзор. – Расул, займись Раджем, проверь дом. Выставь посты. Как обычно. Много еще на сегодня, меловая душа?
– Тридцать человек, – ответил хаджиб.
– Оставь двенадцать, – приказал шах и, приняв торжественный вид, направился в тронный зал, чтобы продолжить прием.
Три визиря ушли вслед за шахом: прием должен продолжаться как ни в чем не бывало. Двое остались с убитым. Его надлежало вернуть в их мир, чтобы предать торжественным похоронам как погибшего при исполнении воли Баала, коей смертные опять бросили вызов. Жрице это не понравится. Человек или иное существо, убившее доппельгангера, приговаривалось к смерти, чтобы такое не могло повториться, а Мельхиор безжалостно убивал уже второго из них. И этот смертный в силах убить еще. Для таких преступлений у доппельгангеров даже не было кары. Идея шаха использовать волшебника лжевизирей не интересовала. Шах не получит ничего из обещанного. Андзор тихо плыл по величественной реке искусно внушенных иллюзий, и им не было дела раскачивать его самонадеянный челн, который, неуклонно набирая ход, приближался к гремящему за поворотом водопаду.
На улицах разгорались гулянья. Друзья и соседи собирались кучками, появились цитры, бубны и барабаны, играла музыка. Люди пели и танцевали. В ожидании завтрашнего организованного праздника веселились стихийно, но не безудержно. В старом городе было непривычно многолюдно. Даже в парсийском храме было многолюдно.
Оказавшись внутри, Мельхиор увидел две дюжины прокаженных и Паласара, который рассказывал какую-то чепуху про охоту на дракона и в то же время возился с их язвами. Женщины отмыли храм, и теперь он выглядел даже уютно. Откуда-то разжились шестью большими корзинами свежих лепешек, которые источали дивный аромат, и большим кувшином козьего молока. Завидев волшебника, Паласар вскочил:
– Что? Как шах? Мы побеждаем?
– Забудь шаха. Он обрек город на истребление, – раздраженно отмахнулся Мельхиор и присел на алтарь.
– Как прежде обрек всех нас, – влез, говоря за прокаженных, Хафар.
«Его не хватало», – подумал Мельхиор, вслух же сказал:
– С вами нигде не церемонятся. А вот принести в жертву целый город, целый народ – это за жизнь встретишь раз или два.
Хафар недовольно фыркнул, мол, дела до тех, кто наверху, нам нет, и отошел.
