Рядом с так и удерживаемой вождём за подбородок вёльвой, сызнова зримо всем соткался туманным естеством Элиот. – Когда её жгли она сыпала проклятьями? Вы проводили ритуалы очистительного экзорцизма?
Ответ выпученных обескураженных глаз ведуньи, как казалось, чуть не заставил духа взвыть отчаяньем как ловушку оглядев стены катакомб кургана.
– Убираемся отсюда! – хладом как в лютую стужу, от которой трещинами идут стволы деревьев повеяло от слов священника.
– Эт отчего? – подался вперёд Ульд уже воочию гадающий на какой огромной куче злата сидит дряхлый Изгеррульв.
– Не за конунгом вашим сюда летел демон, за душою прикованной проклятьем к нему, за духом этой вашей Тёмного знамения!
– С чего взял? Мы вельвы да жрецы-ведуны, волей предрассветных творцов – богов светлых! Уж почуяли бы коли воротилась бы она духом неспокойным! – скрестив обидой и раздражением руки на груди, дескать так усомнились в силе ведовской её братства, медленно процедила Ингрид оглядывая собравшихся. И может ей мнилось сим мигом грозна она в своем гневе! Ведь пятились прочь от неё и Скавел и Ульд, Алира вон и вовсе чудище своё неподъёмное наставила.
– Ага почуяли бы! Нос то не заложило соплёй! – фыркнула огненно-волосая дочь клана, играя жвалами под высыпанными веснушками скулами. Уже примеряясь к удару клинком расходящимся золотым сиянием узоров дола, и плевать ей было на Ингрид, ведь позади вельвы стояла та самая на беду помянутая Ресидра.
Морок мглистой туманной хмарью, принявший как на духу красивейшее из возможных черт, вобравших северную несгибаемую красу и стать! Вот только лик портили черные руны, устилавшие кожу и оскал плотоядный алчущий. Не жалел на неё конунг злата и серебра, им вышито было платье длинное, проклёпаны пряжки десятков ремешков, объединённых в единый пояс, даже фибулы, крученные тонким узором, схватившем по плечам плащ из шкур волчьих морд и те пестрили каменьями.
Медленно очень медленно обернулась Ингрид чуть не нос к носу столкнувшись с призрачной навьей в свете колдовских жаровен почти материализовавшуюся плотью. Рука живой вельвы хватила грудь под мехов одеянием, сокрывшим обережный камень.
– Не выкорчевать семя погибели, не вырвать корни что взошли на костях, окроплённых кровью жертвенной! Вам не унять меня по воле Мелитры величайших из богинь! Сама жизнь ничто иное как единая тропа к смерти! Они едины, эти скрученные в узел пути, нет там ни конца ни края! – почти ласково молвило наваждение. – Я упреждала скудоумов жрецов-ведунов, что малодушно презрели видения! Упреждала всех кото не хотел слышать! Скрепы миров рушатся! Одна печать уже пала, грань истончилась! Меня прокляли. Отвернулись от богов! Быть посему, коли вам не достаёт разума мы с возлюбленным отворим темницы под корнями земли, столкнув последней надеждой силы иных миров меж собой, на жертвенной крови соберём воедино воинство сумрачное необоримое не по зубам адовым тварям!
Для Руда слова призрака были полнейшей белибердой, а вот кланникам-горцам они изморозью схватили нутро! Каждому от рождения слушавшему певцов-сказителей скальдов да внимавших мудрости ведунов было ведомо про какие темницы бает черное знаменье, не иначе про те самые что берегут под гнётом гор инистых и огненных врагов рода людского великанов, тварей, запертых от самого сотворения, а печати не иначе те, что навь от яви отделяют, царство живых от обители мертвых!
