Вскоре пришли и хозяин с Джоном, и оба были не в самом лучшем расположении духа. Они не сумели найти овец, только шкуры да кости около десяти из них. А вот с волками повстречались: они вновь пришли на то место, где паслась отара предыдущей ночью, и казалось, совсем не страшились вооружённых копьями и щитами людей, а эти последние мужественно повернулись к опасности спиной и убежали прочь, теперь же они сидели рядом, искоса поглядывая друг на друга да обмениваясь колкими упрёками. Правда, оба в один голос заявляли, что волки те были огромными и свирепыми, как черти, тварями – такими, что их испугался бы кто угодно. Наконец, Джон сказал:
– Что ж, хозяин, верно говорят в нижнем Доле, что удача обходит этот дом стороной. Я вот думаю, на вас напали не обычные волки, а существа из рода тех, что могут менять свой облик. Они только в обличии волков, а на самом деле это подземные духи, гномы или колдуны, изгнанные из родных мест.
От таких слов хозяин вспыхнул гневом, как и всегда, когда Ведермелю пророчили неудачу. А в гневе он был несдержан и забывал о своих страхах. Он закричал:
– Вы только послушайте его глупости! При всём твоём росте у тебя недостаёт смелости пойти на опасность впереди твоего хозяина, который, ко всему прочему, близок к старости, а теперь ты выдумываешь эти детские сказки, чтобы прикрыть свою трусость.
Джон с ухмылкой ответил:
– Попридержи язык, хозяин. На самом-то деле ты же первый и побежал, да и в двери дома вошёл первым.
– Ты лжёшь! – возразил хозяин. – Но вот что я скажу тебе: кто бы ни боялся тогда, а тебе следует бояться сейчас.
С этими словами он поднялся и ударил работника в лицо так, что тот свалился на пол. Джон вскочил и хотел было ударить своего хозяина в ответ, но как раз в тот момент вошла хозяйка и с ней Бригитта с дымящимся горшком. Казалось, что-то удержало руку Джона, и он угрюмо, но молча сел. Хозяйка спросила:
– Что тут происходит? Ты ударился о край скамьи*, Джон? У тебя на щеке красный с синим подтёк.
И при этих словах Осберн вдруг рассмеялся и неожиданно запел:
Серые хищники, дерзкие с голода,
Поднялись на холм, грабежом промышляя.
Навстречу им копья, стальные, холодные:
Здесь не пройдёт разорителей стая!
Но зубы разбойники в гневе оскалили –
И воины путь не смогли заградить:
Хозяин с работником копья оставили,
Чтоб лишнего груза домой не носить.
Нынче же дома, поев и напившись,
Один из них снова воинственным стал,
Другой же, успешно опять уклонившись,
Боится – двойной его страх обуял.
А ты, сероглазая мать-утешитель,
Накрой вновь на стол да поставь нам кувшин!
Пусть оба едят: и трус, и воитель,
Да тот, кто в сторонке приткнулся один.
И ты, дорогая кормилица наша,
Не прячься от нас, а к столу подойди,
И чтоб не остыли ни мясо, ни каша,
Ты труса и храброго есть усади.
Тут и все рассмеялись, хотя двое мужчин не могли при этом не кривиться. Хозяин сказал:
– Смотри, родич, как бы за песню не расплатились с тобой поркой.
Красивое лицо Осберна осветил весёлый смех, и мальчик вновь запел:
О, могучий лорд земли,
Брать дубину погоди.
Лучше пусть она послужит
Тем, с волками кто не дружит.
Затем все приступили к еде, и ели с аппетитом. Женщинам казалось, что в их маленьком родиче скрываются задатки славного воина. Им очень понравились его песни, и они приветливо ему улыбались. Он же, взглянув на одну и на другую, сказал так:
Трёх матерей век не забуду я:
