Размышляя о вечном - страница 10



Стоит себе достопочтенный.
Напротив омут карих глаз:
Позволь немного потеряться.
А в них как будто бы алмаз,
И я не против улыбаться.
Но мы неопытно пьяны
Вином невинного заката.
Не покидай цветные сны,
Как точку места невозврата.

Усложненная теорема

Была значительной поэмой,
Моей мелодией души,
Но усложненной теоремой,
Вчера доказанной в тиши.
И я вычерчивал квадраты,
Где надо вырисовать круг.
Углам, как выяснил, не рады
В кругу друзей, в кругу подруг.
Но ты – особая фигура,
Без острых граней и границ,
Новаторов архитектура
И образец для прочих лиц.
Ты – непрерывна, лаконична:
Дуга, дуга, дуга, дуга,
Но мне доказывать привычно,
Как бесконечность дорога.
Она разлита по тетради
Предмета «Вечная любовь».
Дышу тобой тебя же ради
И начертить мечтаю вновь.

Нет тебя в моем альбоме

И нет тебя в моем альбоме,
Звучит надрывная печаль.
Тебя люблю без всяких «кроме»,
Но ты становишься как даль.
Легко таинственное завтра,
Но новый день – он без тебя.
Двадцать восьмое будет марта:
Я – безобразен, вне себя.
Повеет холодом с балкона,
Я утром выйду покурить,
Чтоб перебить душевность стона,
Который просит не любить.
Но не смогу теперь иначе,
И пуст прижизненный альбом.
Но ты в моем осталась плаче,
И я останусь быть рабом.

Воля случая

Изнуренной, тебе не сидится,
Воля случая дымом горька.
Я бы рад в одиночку напиться
Рядом с тенью пивного ларька.
Егозишь и щекочешь больное:
Лей спиртягу на кожную рвань.
Но любовь говорит про другое,
Я однажды влюблюсь в глухомань.
Но тебя никогда не испорчу,
Как испортил мой рок алкоголь.
Наводи уж цыганскую порчу,
Все равно перетерпится боль.
Отсидеться в треклятой квартире
И сновать от двери до двери —
Мои цели в трагической лире
По-над жерлом пунцовой зари.
«Обожать» – наколю это слово
Возле сердца, на тлевшей груди.
Но гореть от любви мне не ново.
Возвращайся, со мной посиди.

Городская нелепость

На южной окраине – крепость,
На северной – пала ограда.
Мой город наметил нелепость,
У окон звучит серенада.
И я, не меняя традиций,
Не руша святые обряды,
Предстану такой бледнолицый
И телом как будто помятый.
Затем подыграют на скрипке
Качели, подъездные двери
Тем листьям, рожденным на липке,
Их шелесту, радости, вере.
Живем без метро и трамваев.
Растут, вырастают кварталы
На месте вчерашних сараев,
Которые сносят вандалы.
Напротив – аллея, пролесок.
Кажись, я – ожил у окраин,
Тобою плененный в довесок,
И город наш горд и бескраен.

Дождливая ночь

Город замер афинской скульптурой,

И колонны-столбы – у дорог.

Ты мне кажешься грубой и хмурой:

Я едва заступил на порог.

В неглиже, в обнаженном пространстве,

И до плеч устремились шелка —

Вижу страсть я в былом постоянстве,

Где течет молодая река.

За стеною – мятежники ночи:

Звезды-ангелы, дева-луна,

Нам которых нельзя опорочить,

Пусть хоть завтра начнется война.

Улыбнись, словно статуи Зевса,

Скоро грохнет прерывистый гром,

Заливая пристанище леса,

И начнется дождливый разгром.

Затем кончится ливень под утро,

Но рассвета не будет в окне,

Как не будет небес перламутра,

Как не будет печали в огне.

Будут только тяжелые тучи,

Чтоб сливаться с прохладой твоей.

В этом городе ночи дремучи,

Но и дни, я скажу, не новей…

Спокоен

Лицом сроднившись с серой глыбой,
Я стал по-каменному тверд
И замолчал озерной рыбой,
Где наверху толстенный лед.
Смотри: я, кажется, спокоен,
Не облюбованный тобой,
Напротив дома, серых троен.
Грабеж, по-нашему, разбой.
Ты словно непоколебима,
Что поострей – вонзила в грудь.
Затем царила пантомима: