А вид из окна – просто вид. Луна всегда меня очаровывала.
Вздохнув и оглядевшись еще раз, я вышла, оставив дверь плотно закрытой, но не замкнутой.
Пока что, работа на втором этаже (неторопливые полчаса) приносила только удовлетворение.
Наведавшись на кухню – больше по привычке, чем по надобности, вернулась на рабочее место минут через двадцать. Стукнув для верности по крепкой двери, вошла.
Свет был таким же приглушенным, мягким, каким я его и оставляла. И сперва показалось, что в кабинете все еще никого нет: тишина стояла, и за столом никого не обнаружилось. Но потом я ощутила более резкий запах того самого заморского табака и разглядела в полумраке мужской профиль, выделяющийся на более светлом фоне окна.
Мужчина водил зажатой пальцами сигаретой по губам, мешая рассмотреть черты лица. Дым клубился вокруг его головы – создавая на мгновение причудливый ореол, а затем растворяясь в воздухе.
Неслышно затворив за собой дверь, вошла в кабинет. Мягкий ковер скрадывал шаги, но мужчина все равно почувствовал мое присутствие – обернулся, отняв руку от лица. А я в некотором смущении остановилась – нехорошо было подкрадываться к гостю – дурной тон и неправильное начало работы. Очнувшись, скупо улыбнулась – именно так в моем представлении должна улыбаться обслуга. Вроде бы не ослепительно, и не по-акульи. Скромно.
– Доброго вечера, господин Панов, меня зовут Мирослава, и сегодня я буду вас обслуживать.
– Где Вера? – не оборачиваясь полностью, а сидя вполоборота, лениво спросил мужчина.
Голос у него оказался низким, мне даже прокашляться захотелось.
– К сожалению, по личным обстоятельствам, – только и успела ответить, как гость перебил:
– Ясно. Кофе мне – черный, без сахара. С корицей и мускатным орехом.
– Что-нибудь еще? – спросила я, продолжая скупо улыбаться.
– Пока нет, – сказав, отвернулся, затянувшись глубоко, и враз обо мне позабыв.
Наверное, о возвышенном думал, а я мешала. Да, впечатление гость произвел, но такое, как и остальные гости, встреченные в этом месте: не очень приятное. Вроде бы и не сказал ничего плохого, да только захотелось разнос медный на его голову с размахом опустить.
В баре оказалось полно народу, но все собрались вокруг столика с шахматистами, остальной зал пустым остался. Мужчины молчали, подбородки потирали сосредоточенно, разглядывая резные фигурки. Как на мировом турнире – серьезные, насупленные даже, лица.
Антон создавал видимость работы – натирал и без того кристально чистые бокалы и одним глазом посматривал на экран телевизора, что висел аккурат над головами соревнующихся.
– Ну что, – оживился бармен, увидев мое немного недовольное выражение лица.
– Черный, без сахара, со специями, – скопировала тон своего капризного гостя.
Антон улыбнулся в бороду и принялся перемалывать зерна, не забыв, впрочем, поприставать:
– И почему скисла? Верка обычно как новенькая монетка сияет, а ты вон – даже не улыбаешься.
Знал бы он, как надоедает улыбаться по десять часов к ряду, глупостей бы не спрашивал.
Но, болтать было лень, поэтому молча забрала заказ и отправилась к клиенту.
Господин Панов сидел, в той же позе, правда, уже без сигареты. Продолжал думать о важном, надо полагать.
Поставив чашку на застеленную тканевую салфетку, я принялась сервировать стол: орешки в меду, сыр, просоленные, тончайшие полоски лаваша.
– Я сказал – только кофе, – услышала прямо за спиной.
