– Так вот почему ты не захотел красить ногти черным лаком, – попыталась пошутить Ева, но попытка оказалась неудачной.
Эта был их самый первый серьезный конфликт. Таковых было немного, но, к сожалению, в будущем они были и не раз.
– Да пошла ты на хер, Ева! – отчаянно крикнул чуть ли не на весь зал Марк, и пришедшие посмотрели на ссорившихся подростков. Сделав несколько глубоких вдохов, он успокоился и продолжил: – Я уже давно пожалел, что перешел в ваш класс. Я рассчитывал, что хотя бы ты будешь вменяемой, менее стереотипной, но, увы, я ошибался. Auf Wiedersehen[15], – махнув рукой, выдержано попрощался Зильберштейн и поспешил удалиться из зала.
Марк выскочил как ошпаренный из здания и уселся на крыльце школы. Ему было начхать на холод и то, что он может простудиться и заболеть – это последнее, о чем он мог подумать в те минуты. Его бесило все вокруг: люди, место, атмосфера – он всем сердцем ненавидел эту проклятую постановку, в которой ему приходилось играть роль. Машинально потянулся за пачкой сигарет, в которой лежала и красная зажигалка Cricket с колесиком.
Тем временем Ева увядала в одиночестве. Малышке лишь хотелось немного повздорить, но задевать чьи-либо чувства она точно не планировала. Правда, в ту секунду она по привычке думала лишь о себе – что же будет с конкурсом? Неужели придется срочно искать нового партнера или бежать просить прощения у немца?
– Вы поссорились? – к Еве подоспела Таня, одетая в костюм волшебницы, но больше это смахивало на развратную ведьму. Сжечь бы ее на костре.
– Похоже на то, – в голове Романовой был полнейший ералаш из-за его фразы о том, что он ее воспринимал совсем другим человеком. – Что делать?
– Из-за чего хотя бы? – вмешалась в разговор Сурикова. Без понятия, какой у нее был наряд… пусть Винни Пух.
– Да из-за ерунды, на самом деле… Случайно задела тему его перехода и матери. Похоже, он не любит о ней говорить.
– Кажется, Марк и живет-то только с матерью, – шепча друг другу, сплетничали Сурикова и Таня. – Отец либо умер, либо в тюрьме… В общем, нет у него отца.
И внутри Евы что-то щелкнуло. Нет, она не прониклась сочувствием или жалостью, просто больше ей не следовало слушать бессмысленный треп. Более правильной тратой времени стал бы поиск Зильберштейна. Девушка хотела закончить конкурс и, при этом, не упасть лицом в грязь. До начала мероприятия оставалось около десяти минут, и Ева поспешила за Марком, чтобы успеть к началу. Интуиция у нее была развита посредственно, но в катастрофические моменты Еве не было равных – она становилась лучше любого экстрасенса.
Марк, сидевший в то время на крыльце, поджег вторую сигарету и втянул дым в себя, живописно представляя, как он губит его легкие и здоровье в целом. Ему нравилась тема саморазрушения.
– Лишь только я тебя увидел и тайно вдруг возненавидел бессмертие и власть свою, – отвлеченно, вполголоса, шептал Марк, изучая забор закрывавшегося детского сада. Родители, задержавшиеся на работе, забирали своих детей.
Перестав воспринимать себя ребенком где-то с пяти лет, Марк попытался стать максимально самостоятельным, насколько это было возможно. Он один ходил в детский сад, в семь лет его даже не провожали в школу. Матушка с большими надеждами отдала его в гимназический класс, но из-за того, что русский язык давался плохо, мальчика перевели в обычный, где он только в средней школе взялся за ум. Сложные отношения и недопонимание со стороны сверстников научили его главному – он сам себе стал лучшим другом.
