Разрушитель небес - страница 23

– Я ведь могу и не победить. Могу выйти на первый поединок и умереть.

– Этого не случится.

– Откуда такая уверенность?

– Перед смертью мать рассказывала мне о Рыцарской войне.

В тишине особняка пульсирует напряженная тишина. Взгляд Дравика устремлен поверх моего плеча в сторону двери, и я невольно оглядываюсь, но там никого. Но если верить его лицу, там кто-то есть.

– Рыцари, участвовавшие в Войне, были величайшими наездниками, когда-либо рожденными. Легендарными. Даже верхом на примитивных боевых жеребцах они совершали удивительные подвиги, легко и ловко передвигаясь по полю боя. Ни один современный наездник не в состоянии сравниться с ними мастерством – по крайней мере, так принято считать. И знаешь почему?

Я хмурюсь, глядя на холодный камин.

– Потому что они отчаянно стремились выжить. Чтобы истребить врага.

Его губы складываются в улыбку.

– Вот и я так думал. Но мать говорит иначе.

– «Говорит»? Вы же только что сказали, что она умерла.

– Так и есть. Четырнадцать лет назад.

– Значит, вы имели в виду «говорила».

Он отводит взгляд от двери.

– Нет. Мать по-прежнему многое говорит мне.

У меня невольно вырывается:

– Да вы псих.

– А ты убийца, – улыбка Дравика становится шире. – Но ни ты, ни я в этом не виноваты. Такими нас сделали отцы, верно?

Он безумен, но прав. Из-за отца – вот почему я здесь. Я использовала в своих интересах жестоких мужчин. Использовала мужчин-эгоистов. Но сумасшедшим воспользуюсь впервые.

Я стискиваю в пальцах лазерную ручку. Мучительно, с трудом вывожу каждую букву: СИНАЛИ ЭМИЛИЯ УОСТЕР. Смертный приговор Дому Отклэров подписан фамилией матери, и это правильно, но меня тревожит, что этой подписью я вверила свою жизнь благородному. Сам он подписывается «Дравик вэль Литруа». Эта фамилия кажется мне знакомой… но не успеваю я задуматься, как вздрагиваю от резкого звона подноса с чайной посудой, который привезен в комнату на сервировочном столике. Похожий на привидение Киллиам подносит мне тарелку с кексом, политым глазурью и украшенным засахаренными цветами. В слезящихся старческих глазах отражается язычок свечи, горящей на кексе.

Я резко поворачиваюсь к Дравику:

– Это же…

– Мне хватило времени, чтобы прочитать твое досье, – перебивает он. – И с сожалением обнаружить, что день твоей смерти был также днем твоего рождения.

Я не могу шевельнуться. Ничего не могу делать, кроме как вдыхать запах выпечки, воска, воспоминаний.

– Мне не нужна ваша жалость.

– Это не жалость, а традиции. В этом доме отмечают дни рождения. – Он переводит взгляд на картину, на которой один олень гонится за другим. – И всегда отмечали.

Киллиам воодушевленно кивает, подавая мне вилку.

– Хоть и с опозданием на два месяца, но… с днем рождения, барышня Синали! Надеюсь, угощение придется вам по вкусу.

Я крепко сжимаю серебряную вилку. После минутного молчания Дравик встает.

– Пожалуй, мы с Киллиамом удалимся на ночь. Свою комнату ты найдешь в конце этого коридора, возле статуи кентавра. Твой виз уже получил биоключ. Завтрак в семь. Так что увидимся завтра.

Дравик кивает, Киллиам кланяется, и они уходят, слышится шарканье подошв и постукивание тростью, а робопес преданно следует за ними. Я остаюсь одна смотреть на оплывающую свечку. Никто в здравом уме не бросит совершенно незнакомого человека в своем кабинете. Или тут повсюду ведется наблюдение, или… мне доверяют.

Нелепость. Это фальшивое проявление доброты на самом деле уловка. Сколько я повидала простолюдинов, которые купились на обещания, на ничем не подкрепленную иллюзию! Мать поддалась на заверения отца позаботиться о ней.