Прежде чем мой ужас успевает разрастись, он мягко дотрагивается до меня легким, как перышко, бережным касанием, которое я могу ощутить ментально, но не видеть, – что-то вроде головной боли наоборот, словно на череп изнутри нажимают пальцем. Это воспринимается как любопытство, но не мое, словно вопросительный наклон собачьей головы. Подобие приглашения, незримая рука, поданная мне.
Это рубеж. Крутой поворот судьбы, за которым не видно дальнейшего пути. Смерть.
«Ты должна ждать, когда их накажет Бог, Синали».
Нет, мать. Не стану.
Я откликаюсь на зов.
В одно мгновение мое тело становится раскаленным, а затем ледяным, меня бросает в пот, потом знобит, и я разрастаюсь. Чувствую, как увеличиваюсь в размерах, ширюсь, как руки вытягиваются, становясь гораздо длиннее, чем на самом деле. Только грудь, наполненная тяжелым биением сердца, ощущается как обычно. Я не понимаю, что за чертовщина происходит, знаю только, что это и есть «оказаться в седле». А еще – что тот, кто сейчас здесь, со мной, огромный, а я маленькая. Мы разные, но невесомый гель и электричество… соединили нас каким-то образом. Встроили в мысли друг друга.
– Рукопожатие завершено, – отдается под шлемом дружелюбный механический голос. – Приготовьтесь к немедленному вводу в действие через семь, шесть, пять, четыре, три…
Это и есть… боевой жеребец? А ощущается он как человек. Моя память сразу напоминает мне о настоящем ИИ – искусственном интеллекте, который был запрещен несколько веков назад, после того, как взбунтовался. Псевдо-ИИ используется на Станции повсюду, от подпрограмм очистки до хирургических роботов, но настоящий ИИ запрещен законом. Даже благородным хватает ума не ставить на боевых жеребцов настоящий ИИ – им требуется то, чем можно управлять, а ИИ, созданный нашими предками, не поддается управлению и контролю. Вот почему предшественник короля Рессинимуса приказал уничтожить его.
– Кем бы ты ни был, – шепчу я, – прошу лишь об одном: убей меня.
– …две, одну.
Пол под нашими ногами раскрывается со щелчком, и мы падаем.
Мои внутренности подскакивают к горлу, словно кто-то наносит удар кулаком изнутри, невесомость сразу же берет свое, и вот мы уже свободно парим в условиях нулевой гравитации. Либо все генераторы, обеспечивающие гравитацию на Станции, дали сбой, либо вокруг…
Серебристые вихри в геле медленно рассеиваются, отступая от забрала, и я снова обретаю способность видеть – чистый мрак с рассыпанными в нем триллионами триллионов холодных, колких, крошечных, как булавочный укол, звезд.
Космос.
Беззвучный, безвоздушный, безжизненный, он раскрывается передо мной, подобно наводящему ужас черному цветку, сердцевина которого – ослепительно-белое солнце вдали. Перед моим мысленным взором вспыхивают образы: аварии, пробоины в обшивке Нижнего района, тела, выброшенные в космос и вернувшиеся обмороженными, мумифицированными, с разорванными во всем теле полостями. Еще теплая кожа отца, заиндевевшая в тот же миг, как я вытолкнула его труп из шлюза.
На моей коже нет инея. Я все еще дышу. Должно быть, я в отцовском боевом жеребце.
Ощущение мощи, длинных конечностей и жара в груди… я чувствую все искаженно, неловко. Я видела по визу, как благородные верхом на гигантских боевых жеребцах высотой с дом сражаются на пафосных турнирах в космосе. История повествует, как четыреста лет назад рыцари во время Войны отправились на мехах в космос, чтобы защитить Землю от врага. Но смотреть и читать не то же самое, что действовать. Когда действуешь, захватывает дух. Действовать невероятно страшно.
