– Давай напишем, что он был в джинсах и полосатой майке-алкоголичке. Нет, он не в джинсах был, а в штанах цвета хаки с множеством карманов.
– Ева, напрягись! – рассердилась подруга. – Там, считай, все в алкоголичках и штанах цвета хаки с карманами. Жаль, что у него шрамов не было. Или родимого пятна.
– Ага, жаль, – поддакнула я, прочитала составленное Олеськой объявление и загрустила. – Похоже на отчаянное желание познакомиться, – заметила я. – Задолбают звонками всякие придурки.
– Давай мой номер оставим, я и с придурками не прочь поболтать. После Кирюхи мне уже ничего не страшно, а простой в личной жизни действует угнетающе.
– Пиши, – легко согласилась я, решив, что ничего путного из нашей затеи не выйдет.
– Значит, ждем звонка, – разместив объявление, подытожила Олеська. – Я интересуюсь, не нашел ли твой спаситель пакет, а если нашел, спрашиваю, что в нем лежит. На этом этапе отметем всех придурков. Ну как? Полегчало?
– Пока не очень. Если пакет остался на остановке и его взял кто-то другой…
– Мы его вряд ли найдем, но и тебя полиция с портретом не свяжет. Будем надеяться, что к владельцу он все же вернется и ты свою карму не испортишь. Человек в полицию пакет отнесет или, как мы, даст объявление. Надо новости почаще смотреть.
– Объявление попадется на глаза дядьке в багетной, и меня возьмут под белые рученьки…
– Да что на тебя нашло? – разозлилась Олеська. – Он тебе квитанцию выписывал? Нет. Сможет тебя описать? Еще вопрос. Ты вот с описанием парня на остановке забуксовала.
– Полицейским проще, они мою фортку покажут, и он меня узнает. Если уж я час ему глаза мозолила, а под подозрением все, кто имел отношение к дому. Загребут меня, и что я скажу? Пакет потеряла?
– Да, потеряла. Потому что напали бандиты, чему есть свидетель. Пусть ищут парня, а потом и этих, на джипе. Короче, не волнуй меня. С портретом еще ничего не ясно, а вот похитить тебя пытались. И уж точно не из-за портрета.
Соглашаться я не спешила. А что если как раз из-за портрета грабители и залезли в дом? То есть там и без Пикассо было чем поживиться, но от него они бы точно не отказались, а портрета-то и нет. Учитывая, что в доме находилось не так много людей, я становлюсь самым перспективным кандидатом, способным ответить на вопрос, куда испарился Пикассо. А найти меня при желании – раз плюнуть. У мамы или дома… Или по дороге…
Тут я подумала о Светлане Петровне и схватилась за мобильный. Не отвечала она довольно долго, наконец я услышала ее голос.
– Ева, с тобой все нормально? – испуганно зашептала она.
– Нормально, – вовсе в этом не уверенная, ответила я. – Вас долго вопросами мучили?
– Думала, помру от этих вопросов. И знаешь, так хитро выспрашивают, вопрос пять раз зададут – и все вроде по-разному. Договоришься до тюрьмы, господи спаси. А стыд-то какой, Евочка! Бросила больного старика из-за своих дурацких огурцов. Впервые со мной такое… я же никогда… чтобы я пост оставила… Не иначе как бес попутал! А еще эта Верка. Вот ведь шалава…
– Очень хорошо, что вы ушли, – сказала я. – И Верка, приди не вовремя, могла вместе со стариком погибнуть.
– Это да… Но все равно стыдно. Получается, я этот… долг свой не выполнила. Я вот знаешь, что подумала: а вдруг все подстроено?
– Ограбление?
– Ага. Сменщицу брать не торопились, точно ждали, когда у меня терпение лопнет и я сбегу. Следили за нами, Евочка, вот тебе крест… И в дом полезли, потому что знали: старик-то один.
