Разум слов - страница 6

проверяю на слух:

человеческий род,

этот полный абсурд,

пощадил бы и тот,

кто не полностью мудр.

«Я вас вознагражу». —

«Извините, спешу».

Руку гладко-сухую суёт,

сын снуёт, сын на заднем плане снуёт.

«Должен снег лететь…»

Должен снег лететь

и кондитерская на углу гореть,

мать ребёнка должна тянуть

за руку, должен ветер дуть,

и калоши глянцевые блестеть,

продавщицы розовые в чепцах

кружевных должны поднимать

хруст слоёных изделий в щипцах,

и ребёнок, влюблённый в мать,

должен гибнуть в слезах,

и старик, что бредёт домой,

должен вспомнить, как – боже мой! —

как сюда он любил

заходить, как он кофе пил,

чёрный кофе двойной,

«Больше, – шепчет, – лишь смерть одна,

потому что должна

этот шорох и запах смыть…» —

и глухая должна стена

тень его укрупнить,

и тогда снегопад густой

всё укроет собой,

и точильного камня жрец

сотворит во мгле под конец

дикий танец с искрой.

«Если это последний…»

Если это последний

день, то я бы сошёл

в том саду,

где стоит дискобол

и холодный и бледный

свет горит, как в аду.

Дочь моя, или сын мой,

или друг мой идёт

впереди,

чёрен твой небосвод,

город снежный и дымный,

нет другого пути.

Сохрани тебя Боже…

Путь ли это домой

вдоль реки…

Ты и вправду живой?

Дай дотронуться всё же

до пальто, до руки.

«…из тех, кто ждёт звонка и до звонка…»

…из тех, кто ждёт звонка и до звонка

за миг уходит из дому, из тех,

кому не нужно ничего, пока

есть не интересующее всех,

из тех, перебирающих листы

с печатными столбцами, находя

в них водяные знаки красоты

и – ничего немного погодя,

из тех, себя увидевших в родне,

как в зеркалах возможного, от них

бежавший и привязанный вдвойне

к отвергнутому, из ещё живых…

«Днём в комнате зимы начальной…»

Днём в комнате зимы начальной

голубоватый свет и потолок белесый.

Я вижу тебя девочкой печальной,

вне сплетенного к жизни интереса.

Без твоего участья день стихает,

придёт с работы мать, суп разогреет

грибной (за дверью связка усыхает),

потом над кройкой и шитьём стареет.

Ещё увидишь: лампы свет прикроет

газетой, и такая грусть настанет,

как будто ты раздумываешь – стоит

или не стоит жить, – не слишком тянет.

Я там тебя люблю, и бесконечней

не знаю ничего, не знаю чище,

прекраснее, печальней, человечней

той нерешительности и свободы нищей.

На ладони

1. «Как я свободен…»

Как я свободен —

как отцепившееся небо,

и никому не должен, и никуда не годен.

Я только вдоху повинуюсь слепо.

И это всё, всё, всё,

живущему не надо оправданья —

столь выпукло его лицо

и явственно его дыханье.

2. «Это долгий путь…»

Это долгий путь

вдоль по набережной куда-нибудь.

Вдруг найдёшь на краю

городского ума – в лопухах

и репейниках жизнь свою.

Жизнь свою, ах.

Надышавшись мокрыми сливами

синей реки,

вдруг найдёшь вопреки

смыслу – в пальто и кепке

жизнь свою в устройствах куда-нибудь кем-то

на работу. Осенью, часа в четыре,

найдёшь себя у себя на ладони.

Это долгий путь в гаснущем мире,

в солнечных сумерках, на фоне

кирпичной стены.

3. «Я ли при жизни…»

Я ли при жизни,

воздух ли здесь у лица?

Свет обступает.

Кто тебя видит и кем ты так выбран стоять

в солнечной осени возле киоска?

Нет никого, без тебя

кто бы не мог обойтись, нет никого.

Боль – это то, что стихает.

Так ли правдиво-пустынно твоё существо?

«Я шум оглушительный слышу Земли…»

Вступление

Потому что я смертен. И в здравом уме.

И колеблются души во тьме, и число их несметно.

Потому что мой разум прекращается разом.

Что насытит его – тем, что скажет, что я не бездушен,

если сам он пребудет разрушен, —

Назад Вперед

Разум слов - страница 6

Похожие книги