Никита понял, что ноябрь Макс проведет плодотворно и его надежды, что они будут ругать коммунальщиков за неубранный снег, не оправдались. После чая Никита достал бутылку коньяка, чтобы рассказать ему о дневном разговоре с шефом. Он не знал, как сработало подсознание шефа, куда глядели его глаза, но он предложил Никите стать начальником группы. Макс от коньяка отказался, сказал, что ему предстоит непростая ночь и что алкоголь, конечно, стимулирует полет мысли, но мешает эти мысли четко сформулировать. С этими словами он подошел к окну, скрестил руки на груди и долго стоял, разглядывая заоконную темноту.
– Мир изменится в лучшую сторону, если мы научимся управлять подсознанием, – сказал он и вернулся к столу.
Потом Макс развил эту мысль: если все будет так, как он задумал, то все будут жить долго и так счастливо, что и представить невозможно. На этом он простился. Никита закрыл за ним дверь, послушал, как загудел лифт, и пошел убирать со стола.
Только не подумайте, что сейчас я буду рассказывать о философских теориях, которыми Макс напичкал Никиту в тот вечер. Они оба мне рассказывали про этот вечер. Я мало что запомнил, кроме, пожалуй, теории Милля: на развилках надо идти по пути, где увеличивается счастье всего человечества. Никита даже захотел применить эту теорию на практике и предложил торт доесть, а не прятать его остатки в холодильник. «Мы ведь тоже часть человечества», – сказал он, но Макс мгновенно перешел на идеи других мыслителей, и затея сорвалась. Вообще я подозреваю, что Макс не так уж много понял у перечисленных философов. Тогда он просто пересказывал их мысли без обычной для него критики, как будто читал лекцию сонным студентам. Вообще к философам у меня некое предубеждение. Была у меня знакомая, окончившая философский факультет. Вот с ней практически невозможно было разговаривать. Спросишь, как дела, а она потребует уточнить определение слова «дела», вспомнит про древних греков, объяснит, что дела могут быть разными, потом начнет выпытывать, что именно я имел в виду и как я буду реагировать, если у нее все дела замечательные и она готова рассказать о каждом из них. Но это я отвлекся, простите. А то получится как у Швейка, у которого был готов рассказ из своей жизни на любую обсуждаемую тему.
Разговор с Максом Никиту задел. Он даже пожалел, что Макс ушел так быстро. На кухне Никита сел у окна, стал смотреть на падающий снег и думать о своей жизни, которая ему все больше не нравилась. Позади престижный институт, где его обучили физико-математическим премудростям, а работал он верстальщиком в издательстве, выпускающем научные книги. Взяли его туда потому, что он не пугался формул и графиков и мог расставлять их в тексте не абы как, а с пониманием. Авторы были довольны, что не скажешь о владельце издательства. Тот считал, что можно работать быстрее, и что он платит Никите зарплату из жалости и еще из уважения к его диплому. Зарплата была невелика, но однокурсники Никиты получали в научных институтах еще меньше. Это и удерживало его желание красиво хлопнуть дверью и уйти в свободный поиск. Сегодняшнее предложение шефа проблем Никиты не решало – обязанностей становилось больше, чего не скажешь о зарплате.
Личная жизнь… вот об этом Никите думать совсем не хотелось. Управлять подсознанием он не умел, а оно (как приятно свалить свои ошибки на что-то неподвластное контролю) наворотило столько, что в итоге он оказался в пятиметровой кухне с закопченным потолком, потрескавшимся линолеумом и замызганными шкафчиками из советских времен. Можно, конечно, начать ремонт и купить новую кухонную мебель, но на это не было ни денег, ни желания. Скорее, не было желания.
