Развитие российской Арктики. Советский опыт в контексте современных стратегий (на материалах Крайнего Севера Урала и Западной Сибири) - страница 10

Конкретизируя этот тезис, можно выделить несколько геостратегических проекций роли Севера и Арктики в становлении Русского государства и стабилизации его государственно-политической организации:

1) Вплоть до конца XVI в. Север сохраняет свою роль стратегического тыла России – территории возможного отступления, в наименьшей степени подверженной геополитическим рискам и внешним нападениям. Геополитический тыл Московского государства долгое время описывался широтной «оборонительной дугой», выходящей из междуречья Оки и Верхней Волги на Русский Север и оттуда, огибая Вятку, спускавшейся через Великую Пермь на «строгановский» Урал и в земли Югры. Стратегическое оборонительное значение этой «конструкции» хорошо прослеживается через географию эвакуационных отходов, совершавшихся московскими правителями и населением в периоды наиболее крупных, достигавших Москвы и отдаленных русских земель, татарских набегов. Н.М. Карамзин, со ссылкой на норвежский источник, упоминает, например, о бегстве жителей Перми от вторгшихся «чрез Казанскую Болгарию» татар в норвежские пределы, где им «Королем Гаконом» (по-видимому, Хаконом V Магнуссоном, правившим в 1299–1319 гг.) были даны «земли для поселения»[27]. Отнесение этого события к периоду правления Хакона V позволяет предположить, что речь идет о северном побережье Кольского полуострова, которое Норвегия в то время активно оспаривала у новгородцев[28]. В 1382 г. во время нашествия Тохтамыша на Москву Дмитрий Донской спасается бегством в Переяславль, а затем Кострому; в 1408 г. этим же маршрутом вынужден был уходить от отрядов хана Едигея великий князь Василий Дмитриевич и его семья[29]. А в 1480 г., при подходе золотоордынского хана Ахмата к Угре, ситуация столетней давности была близка к повторению: сам еще склоняясь к тому, чтобы остаться в осаде в Москве, Иван III заблаговременно отсылает свою жену, «римлянку» Софью, вместе с казной в Белоозеро, «давши наказ ехать далее к морю и океану, если хан перейдет Оку и Москва будет взята». По-видимому, с этого времени, как о том свидетельствует духовная Ивана III, часть великокняжеской казны стала храниться «на Белоозере и на Вологде»[30]. Весной 1571 г. при опустошительном набеге крымского хана Девлет-Гирея на Москву Иван Грозный спасался бегством в Александровскую слободу, а оттуда в Ростов. По сообщению «Вологодского Летописца», когда Москва была сожжена, Иван Грозный «был тогда на Вологде и помышляше в Поморския страны, и того ради строены лодьи и другия суды многия к путному шествию»[31]. Поразительное, наблюдаемое от века к веку, совпадение общего северного вектора этих оборонительных отступлений позволяет видеть в нем проявление геополитической структурированности процесса территориального роста России.

Заметим, что и позднее, в период присоединения Сибири к Русскому государству, ее северные окраины, прежде всего – обращенные к Ледовитому океану речные магистрали, обеспечивали первым немногочисленным партиям русских первопроходцев наиболее безопасные, по сути, «тыловые» маршруты отхода из зоны непосредственного соприкосновения со степняками. Как сообщает Есиповская летопись, после гибели Ермака остатки его отряда, остававшиеся в Искере («граде Сибири») (по-видимому, вместе с людьми воеводы Ивана Глухова), «видяше, яко наставника злочестивыи тотаровя убиша и з дружиною его, с прочими казаками, и убояшася жити во граде, изыдоша из града тай поплыша вниз по Иртишу и по великой Оби, и через Камень бежаша к Руси»