Но до Виктора, похоже, не доходят мои слова.
Может, сам испугался, что я и его отстегаю ремнем, то ли после Ларисы не отошел с ее вонючими духами.
— Это насилие! — взвизгивает Лиза.
И я кидаюсь к шкафу, раскрываю его и рывком вытаскиваю из него сумку. Отстегиваю ремешок.
Виктор выпускает Дашу и Надю из захвата, отступает в сторону, и наших дочери бегут на второй этаж под мой рявк:
— Выстроились в очередь!
Для убеждения в своих серьезных намерениях я бью ремешком по перилам. Девочки взвизгивают, спотыкаются и скрываются на втором этаже.
Виктор следует за ними:
— У вас две минуты, чтобы оказаться в кроватях!
Отбрасываю ремешок и шагаю в гостиную. Падаю в кресло, уронив руки на подлокотник.
Не так страшен развод, как дети после него.
— Ты был у своей шлюхи, да?!
— Ложись под одеяло!
— Ты ее не любишь!
— Ты любишь маму!
— А мама тебя!
— Ты был у нее?!
— Да, я был на встрече с другой женщиной! Был!
Воцаряется молчание, и я поднимаю взгляд к потолку, ожидая дальнейших криков.
— Лиза, рот прикрыла! — рычит Виктор. — Сейчас говорю я.
Я вскидываю бровь и приглаживаю волосы.
— Вы ничего этим не добьетесь, девочки, — говорит Виктор. — Вы только мать задергаете! И не должна она за меня бороться! Не должна! За вас — да, но не за меня! Я ушел! Это я сделал больно вашей маме! Это я после двадцати четырех лет наших отношений их разрушил! Мог ли поступить иначе? И легче ли мне сейчас? Да ничерта подобного!
— Мы тебе мешаем?!
— Нет! — от рева Виктора аж люстра подрагивает у потолка. — Нет! Не вы! Не вы! А я! Я сам себе мешаю! — несколько секунд тишины, и он продолжает тише. — Не мама виновата, не вы и не кто-то другой. Просто мир стал для меня другим, и я в нем потерялся. Я хватался за вашу маму, делал вид, что если жить, как я жил до этого прежде, я вернусь тем, кем был. Нет, не вернулся, девочки. Я решил уйти, ведь всей моей жизнью и миром была семья… вдруг там за дверью я встряхнусь? Нет. Не встряхнулся.
Закусываю губы и зажмуриваюсь.
— Лариса? — спрашивает Виктор. — Мираж, который возник из-за желания поверить, что дело в человеке, который рядом. И вместо воды у меня во рту песок, девочки.
— Может, тебе просто и нас бросить, чтобы тебе было легче? — ехидно спрашивает Даша.
— Да вы только и держите меня.
А затем следует тишина, потом я слышу шаги, и Виктор спускается по лестнице. Щелкает замок входной двери, едва слышно поскрипывают петли и вновь щелкает замок.
Я не пойду.
Нет. Не пойду за ним. Пусть уходит. Пусть выбрасывается в окно. Он — не моя забота. Не моя.
Я постою на его похоронах в красивом черном платье, спрятав бледное лицо под тонкой вуалью.
— Да черт тебя дери, — цежу я сквозь зубы.
Встаю и торопливо выхожу из гостиной. На лестнице застыли три испуганные тени.
— Спать пошли!
Девочки молча исчезают. Я надеваю шапку на голову, затягиваю пояс на халате и выхожу на крыльцо, на котором сидит Виктор. Локти на коленях, ладони — в замке.
— Я сейчас уйду, — тихо говорит он. — Иди в дом, на улице холодно.
27. Глава 27. Проваливай
— Нет, — сажусь я рядом. — У меня обалдеть какой теплый халат. В таком можно собак выгуливать в холодные вечера, либо с бывшими мужьями на крыльце сидеть.
Виктор усмехается, а я поправляю шапку на голове:
— А еще мне же потом придется искать черное платье и загадочную вуаль на твои похороны.
Возвращаю ему его слова о моих похоронах, о которых он посмел мне сказать в тот день своей исповеди.
