– А ты уверен, что Гамерник будет только стрелять?
Новый вопрос снова заставил Штукина сбиться с мысли. Ильюхин смотрел на него серьезно, не улыбаясь даже глазами.
– В каком смысле?
– Да все в том же, в прямом. Такие люди, как Гамерник, опасны тем, что для них хороши все средства – подлые и благородные, легальные и нелегальные. Они умеют сочетать, понимаешь?
– То есть… Вы хотите сказать, что Гамерник, кроме стрельбы, может попробовать еще и официальным, легальным путем нанести вред системе Юнгерова?
– Конечно, Гамерник – человек широких взглядов. А вот Юнгеров, боюсь, не способен выставить в ответ такую же палитру возможностей – именно потому, что он душевно здоровее. Хотя то, что он здоровее, еще не значит, что он здоров.
– А Гамерник?
– Гамерник – просто сволочь, если уж быть точным в формулировках, но это касается его натуры, а не профессии. Понимаешь? Профессия-то у них с Юнгеровым одна. Оба они бывшие бандиты, ныне стремящиеся в олигархи.
Штукин почесал затылок:
– Ну да… Как у вас с Крыловым – тоже профессия одна…
Полковник рассмеялся, причем искренне:
– Уел. Молодец. А все правильно: Крылов – человек войны. И не потому, что неуч, – дело свое он знает. Просто он искренне считает, что мир состоит из войны. Так же, как когда-то, когда он работал (а вернее – сидел) в лагере и считал, что мир состоит из ЗЭКОВ, а кстати, где-то там еще есть и свободные, но это, в принципе, не очень важно, потому что ничего не меняет. Такой, знаешь ли, взгляд снайпера на дуэль Пушкина: попал, промахнулся…
– А вы, стало быть, человек мира?
Виталий Петрович пожал плечами:
– Ну, в сравнении с Крыловым – считай что да. И кстати, именно поэтому я и вижу в качестве основной нашей с тобой задачи – недопущение резни… Но это только я так считаю. А выше меня – там другие мнения. Там полагают, что главная задача – это реализация оперативных материалов. Успех для них – это уголовное дело. А уголовное дело – проще всего именно на резне и состряпать. И будет у нас тогда сволочь Гамерник – терпилой… Ну, теперь-то понял?..
– Теперь понял, – очень тихо ответил Валера и долго молчал, пытаясь переварить услышанное. Получалось, что Ильюхин все же намекал на что-то изо всех сил, как мог… И намекал он, как это ни странно, на то, что может помочь Юнгерову и навредить Гамернику. Хотя прямо полковник так ничего и не сказал. И вообще, Штукин не был до конца уверен, что понял Ильюхина правильно.
– Виталий Петрович, – спросил наконец Валера. – Я вот стараюсь все понять, но… Почему все-таки меня к Юнгерову решили внедрять, а не к тому же Гамернику? Раз он такая сволочь?
Ильюхин скривился:
– Это он для нас с тобой – сволочь. А в Москве к нему принципиально иное отношение может быть.
– Как к белому и пушистому?
– Как к белому, пушистому и полезному.
– Даже так?
– А ты что, маленький совсем? Сам же про колбасный завод и министра тут митинговал…
Штукин достал сигарету и долго смотрел на нее, не прикуривая:
– Так что же получается… Гамерник заказывает расстрел, не по его вине я остаюсь живым, а потом меня внедряют к Юнгерову, что объективно очень полезно Гамернику.
Показалось Валерке или нет, что в глазах полковника мелькнула какая-то тень? Ильюхин потом прикрыл глаза ладонью, опять начав потирать пальцами лоб.
– М-да, – сказал Штукин, так и не дождавшись никаких комментариев, что само по себе тоже было ответом. – Интересное кино… Кстати, с точки зрения раскрытия тех трупов – конечно, правильнее было бы меня к Гамернику засылать, а не к Юнгеров у… Чтобы правой рукой левое ухо не чесать… А может, к Гамернику тоже кого-то засунули?
