Реализм судьбы - страница 11
– А как приехали в Каменск?
– Папа в Сибирь приехал. В Сибири он запьянствовал и решил уехать оттуда. Я кончила техникум на Днепрострое. Мы встретились в Молочанске, немецкая колония в Днепропетровской области.
– Я совершенно не знаю, как вы познакомились, расскажи о нем и о себе.
– Папа родился в Петушках, во Владимирской области. А потом учился в техникуме сельскохозяйственного оборудования.
— Ты как-то рассказывала, что ваша семья жила недалеко от Махно.
– Да, Гуляй Поле.
– Ты видела его когда-нибудь?
– Видела и помню, но я была маленькая.
– А что он, его как-то уважали?
– Всякие были. Его бандиты вешали людей. Шли две дороги, и висели люди, это я знаю.
– Он что, был учителем?
– А кто говорит «учителем»? Кто тебе сказал? Бандит он был. Но вроде он с Советской властью снюхивался. Хотели как-то их объединить. Этого я ничего не знаю.
– А кто был твой отец и мой дед?
– Мы все жили в Гуляй Поле, в том дворе, где Махно стоял. Театр такой. Зина сестра была, которая погибла. Рая. И я. Три сестры и Ромка. Он уже в 27-м году родился.
– Сталин был тогда уже?
– Наверное, черт его знает, я тогда Сталина не знала. На что он мне был нужен? Папа (дед) был кустарь, он заготовки делал на обувь, кожей занимался.
– А ты помнишь своего деда?
– Деда я не помню, и никто не помнит. Это с Ашхабадом уже связано, брат у него был ашхабадский. Мама вроде из Польши, отец еще откуда-то. Я знаю, что папа был хороший. Слабенький такой, болезненный, потому что кожей всё время занимался, а кожа действовала на легкие, он от туберкулеза и умер. В 35-м году. А в 29-м я уехала на Днепрострой, это еще я маленькая была.
– В 20-х годах вы хотели уехать в Израиль?
– Как будто было какое-то известие. Я ж тогда ничего не понимала. Что-то было в газетах, что там Абарбанель какой-то, наследство.
– А тебе сколько было?
– В 14-м я родилась, шесть-семь лет. Я помню, там жили какие-то родственники, мамина сестра жила.
– Эти три тетки – Сара, Эстер, Юдит – чьи дети были?
– Папиного брата дети.
– Ты их видела когда-то?
– Никогда не видела. Они давно в Израиле, когда он только еще организовался, и было какое-то сообщение.
Да, вот я скажу, почему я стала Софья Ивановна. Когда мы приехали… не знаю, куда-то мы приехали. В войну это было, и надо было на квартиру. Все там расселились, кто где, а я же… Папа пришел и говорит: «Так и прямо заявили: евреев, жидов не будем брать на квартиру! Ты это, можешь только инициалы. Кто тебе будет паспорт проверять?» Сарра Исаковна на паспорте.
Я уехала на Днепрострой в пятнадцать-шестнадцать лет. Папа был кустарь, а тогда кустарей никуда не брали учиться. А я хотела учиться. Надо было стать рабочим.
– Что ты хотела учить: медицину?
– Нет, где-нибудь, лишь бы что учиться дали. Семилетку кончила, а учиться… И я, значит, поехала на Днепрострой. Самой же лет-то было, Господи! А там же бараки, мужики, бабы, все вместе работают, вместе живут. Там детей мало, я не знаю, как это я тогда собралась, как меня отпустили. Факт тот, что я захотела и поехала.
Темнота, ночью свет горит, котлованы… И бараки. Американцы, которые руководили этим Днепростроем, жили в домах оборудованных, привезли с Америки. А мы, значит, в бараках. Ну и муж с женой там были, они говорят, нам нужна подсобница. Мы ее возьмем. Он резал шашки для этих полов на пиле, и она ему помогала. А я должна была эти шашки брать у них и складывать. Складывать – вот это была моя работа, и я уже стала рабочей.