Реализм судьбы - страница 24

Загнили! вот… Ведь там сплошь… генералы… насыщены… что ни дело, то генерал… один секретарем работал, вот, непосредственно… вот… другой кассиришка, непосредственно… специальные такие… объединения которые… Да, да компании!.. непосредственно (как их, я забыл…) Мо-но-по-лии!.. Понимаете, в чем дело? А потом навалом вот навалят… автомат, непосредственно такой, а, так сказать, патроны другого калибра. Ясно?

Вот смотрите… они глубоко… они каждое слово переписывают… каждое слово запоминают. Вот и Хрущев говорит, это говорит, бред, разговоры… так сказать… непосредственно. Семилетка – это, так сказать, удар, непосредственно по голове… капиталистам, ясно? Дураками их считать нельзя… поняли? вот, но полусумасшедшими можно…

Значит, вот, так сказать, непосредственно идет стремление к тому, чтобы, так сказать, полностью захватить, непосредственно мир… Где же, так сказать, людской подход к другим людям…

Один сапер встает и говорит:

– Товарищ старший лейтенант, это вот все ясно, но вот как же им не надоест эта жизнь собачья?!

Потом перешли ко второй части политзанятий.

– Почему вы пошли через в сторону гастронома? Вот, мне интересно все-таки, задумывались вы над этим?

– То-то и дело, что не задумывался.

– Что именно вас тянуло? Безусловно, ей ноги оторвут, непосредственно, если она сюда придет. Чем вызвана, так сказать, такая экстренность, уход из части?

– Я сказал, что больше не буду ходить в самоволку… и вечером ушел.

– Почему такая непосредственность, именно? Может быть, вы очень слабы в направлении своей нервной системы? Вы что, не хотите, так сказать, идти в ногу с личным составом? Если она приличная шлюха, нечего, так сказать. Есть, по-моему, у нас, у каждого, идеологическая мысль работает в том направлении, чтобы водиться с благородными женщинами.

В саперах я ходил недолго. Был там химразведвзвод, туда меня и определили. В общем, с января 1969 года я был уже химиком.

Тогда-то я и научился быстро надевать и снимать противогаз. Если в начале курса я это делал за тринадцать секунд, то в конце курса уже секунд за девять. Так что лучшие мои годы не пропали даром, я везде учился чему-нибудь и как-нибудь. Понемногу я научился быстро вытаскивать целлофановую накидку из мешка, который висел у меня слева, воображая, что недалеко произошел атомный взрыв, и быстро залезал под нее. Тут главное, чтобы нога не высовывалась или ружье. Так надо было лежать некоторое время, пока сержант не давал команду: «Встать!» Тогда надо было вскочить, быстро сложить накидку и снова положить ее в мешок, также противогаз. Это мы повторяли многократно. Сильно натренировавшись и полные полезных знаний, мы возвращались в казарму артиллерийского полка на лыжах через прекрасный парк «Монельпо» или «Монрепо», не помню. Это была отрада, видеть обледеневшие скалы в инее; покрытые инеем деревья были прекрасны. Мы все знали, что эти накидки – чепуха и никого не защитят, когда будет атомный взрыв, смеялись.

Сержант был либерал, сам не прочь был покататься на лыжах, в голове у него были только женщины. Накидки ему, в сущности, были не нужны, но он играл свою роль, как и все другие.

Однажды я заболел, а весь взвод уехал на учения. Чтобы не привлекать к себе внимания, я залез за вешалку, где висели какие-то шинели, и дня три пролежал там, читая том критика Белинского. Каким-то образом Белинский оказался в военной библиотеке. Вешалка стояла в казарме, за вешалкой была дверь, закрытая на ключ, и за дверью был штаб. Там топали офицеры, генералы, а я лежал в трех шагах от них и читал Белинского. Я сейчас не люблю его, но тогда я был глуп, не разбирался в людях, как и в книгах, да и выбора особенно не было.