В общем, я не боялась. Знала, что смогу вырастить Милу и дать нам достойную жизнь.
— Я не буду врать, я уже сказала Вам.
Этому я тоже научилась сама. Вранье, даже самое маленькое, имело тенденцию всплывать наружу. Причем, в самый неподходящий момент.
Мы находились в просторной столовой, из панорамных окон которой на город открывался потрясающий вид. В иное время, я бы залюбовалась, но сидевший напротив Максим меня напрягал, было не до того.
Он притащил меня в свою квартиру и уже битый час терроризировал. Запугивал, давил, кошмарил, одним словом. А все для чего? Чтобы я наплела журналистам все то, что он мне велел.
— Дай опровержением своим словам.
— Нет. Это называется не опровержением, это называется враньем. И вы просите меня взять на себя всю вину. Заявить, что я сознательно обманывала, чтобы получить от вас деньги. Кем я буду выглядеть в глазах людей? Более того, это неправда! И уж про то, что Мила не ваша, я сочинять точно не стану, — упрямо выдала я, задирая подбородок и скрещивая руки на груди. — Вам меня не запугать. Даже Вашим Иваном!
Нет, конечно, Ивана я боялась, но не признаваться же в этом прямо в лицо врагу?
— Значит, ты отказываешься сотрудничать со мной? — хмыкнул Макс, откидываясь на спинке кресла. Нахмурившись, он как-то странно на меня взглянул, а затем кивнул чему-то своему.
— Отказываюсь. Теперь мне можно идти?
Вообще-то, дел у меня было и впрямь много. Храм, при котором я жила, нуждался в уходе, и я выполняла несложную физическую работу. В обмен на это мне приютили, дали еду и крышу над головой, помогали с малышкой и обучением на вечерних курсах.
Я не могла подвести настоятельницу, которая столько всего делала для меня, прося взамен совсем немного.
Мне нужно было спешить. Было много работы по огороду и на кухню, а Орлов меня задерживал.
— Вы долго будете сверлить меня взглядом? — Я сглотнула. Стало не по себе. Конечно, я храбрилась, как могла, но я ведь уже говорила, что Максим вызывал во мне какой-то подсознательный страх? Вот и сейчас мне вдруг стало страшно. Взгляд янтарных глаз стал тяжелым, не сулящим ничего хорошего.
— Если честь для тебя так важна и врать зазорно, тогда попрощайся с ребенком.
— Ч-что? — не веря услышанному, прошептала я, заикаясь. — Вы… Вы не…
— Что? Не смогу? Не стану? Уверена? — Максим ухмыльнулся. — А я вот думаю, что легко позвоню своей старой приятельнице из опеки и сообщу о непутевой мамаше, которая родила ребенка и не может его содержать. Которая требует признания отцовства от чужих мужиков и живет при монастыре. Без кола, без двора, без денег, образования и прочего. Как думаешь, как быстро заберут твоего ребенка? — холодно произнес Орлов.
— Но… она же Ваша дочь… Ваша семья… Вы правда можете так поступить с ней? Отдать ее в приют? — Комок подступил к горлу, но я из последних сил себя сдерживала.
Волна ужаса накрыла меня при мысли, что Милу заберут.
Поначалу, когда я только-только забеременела, я думала о таком, признаюсь. В девятнадцать, без образования, без кола и двора, как выражался Максим, без поддержки родных, в чужом городе, с работой, которой вот-вот лишусь, я действительно подумывала о том, чтобы отдать малышку на удочерение.
Но только в самом начале. Чем больше становился срок, тем отчетливее я понимала, что никогда не смогу с ней расстаться.
А теперь эта мысль и вовсе казалась чудовищной.
Мила была моей. Моя плоть и кровь. Часть меня. моего сердца и души. Я не смогла бы прожить без нее и дня.
