В субботу в городском травмпункте не протолкнуться. Я просидела в очереди на рентген сорок минут, в совершенно непривлекательной компании, состоящей из бомжей с пробитыми головами и гостей из ближнего зарубежья с переломами конечностей. Успела пожалеть, что отпустила дедушку. Он предлагал зайти со мной внутрь больницы. Они с бабулей и без того для нас с Алисой много делают, потому я решила сегодня пройти везде одной. Да и что может случиться?
— Спасибо большое, — говорю, забирая свою карту и стикер с назначениями.
Прошло полторы недели с момента моего вывиха с растяжением. Этот же молодой травматолог принимал меня прошлый раз. Услышав историю о том, как я получила травму, он непрофессионально рассмеялся. И сказал, что случай весьма распространённый. Недаром я ненавижу каблуки. Красиво постоять или посидеть в них ещё можно, но ходить постоянно — на это нужен особый талант. На работе уже предупредила администратора о том, что в ближайшую свою смену я проигнорирую этот элемент рабочего дресс-кода.
— Могу ещё выписать направление на ЛФК. Будете ходить? — несётся мне в спину.
Хватаюсь за дверную ручку и оборачиваюсь.
— Слишком далеко до вас ездить. Спасибо, — благодарю врача ещё раз и, кивнув, выскальзываю в душный больничный коридор.
— Наконец-то, — ворчит женщина из очереди, которая занимала за мной. — Что там можно так долго делать?
Как будто в государственных клиниках когда-то всё делали быстро. В нашей — точно нет. Здесь недалеко отстроили огромный новый больничный корпус, куда можно попасть только по большому блату, которого у простых смертных просто нет. Он соединён с основной больницей большой “стеклянной кишкой”, то есть переходом. Я слышала, как персонал между собой его так называет.
Построен корпус, кстати, на деньги старшего Волкова. Может быть, поэтому его портрет висит почти в каждом кабинете вместе с портретом нашего президента?
Хмурюсь, замедляя шаг, пропуская вперёд группу людей в белых халатах.
После встречи с Никитой фамилия Волков преследует меня постоянно. Два года я жила спокойно, а теперь дëргаюсь даже от собственных мыслей при упоминании о бывшем или его семье.
На лестничном пролёте торможу, около перехода образовалась пробка из людей. Из лифта выкатывают инвалидную коляску, и мы все пропускаем её. Воспользовавшись этой заминкой, убираю в рюкзак свою карточку вместе со снимком и, сжав в кулаке стикер с названием мази, поднимаю голову.
В гуле голосов слух улавливает знакомый тембр, на каких-то неведомых инстинктах оборачиваюсь в поиске его источника. Около женщины в инвалидной коляске стоит Никита и разговаривает с пожилым мужчиной-врачом. Он поднимает руку и треплет собственные волосы, а вторую опускает на плечо женщины.
— Девушка, отойдите пожалуйста, — раздается над ухом, и я, вздрогнув, поспешно освобождаю дорогу стайке медсестёр.
Жмусь к стене и опять смотрю в сторону Волковых. У меня нет никаких сомнений, что в коляске рядом с Никитой сидит женщина, по вине которой Алиса носит мою фамилию и отчество от имени моего деда. Она мало похожа на себя прежнюю. Худая и осунувшаяся, с бледным цветом лица, который особенно выделяется на фоне смуглой кожи Никиты. Её он унаследовал от своего отца. Женщина мечется взглядом по коридору, и мы встречаемся с ней глазами. Точно такими же, как у моей дочери. Карими. Самый теплый и уютный цвет глаз. Мне всегда казалось, им обладают лишь добрые, честные люди.
