— Вернусь через часов пять, не больше, – пообещала я, звонко чмокнула Марика, и выскочила на улицу.
Домой я добралась быстро. Я бывала здесь пару раз после пожара, но старалась не всматриваться в любимые вещи, которые катастрофически испорчены. Да, огонь затронул только коридор и кухню, но ведь все промокло от тушения пожара!
И сейчас я стою среди хаоса. До боли жаль мелочей, дорогих как память – магнитиков из разных стран, где бывал папа, когда работал дальнобойщиком; деревянных часов, которые дедушка купил в подарок бабуле. А ведь в этом кавардаке должен быть листок с отпечатком ладошки Марка – я как-то вымазала ее гуашью, и прижала к бумаге. Его пинетки тоже. И все более-менее целые вещи сгружены во влажную кучу в спальне, а кухня и коридор пусты. Сегодня привезли плиту, холодильник и стол, завтра должны доставить гарнитур.
— Так, ладно, – мотнула я головой, – потом поплачу. А сейчас уборка!
У бригады ремонтников была договоренность с клининговой компанией, и они активно проталкивали ее услуги. Но я отказалась именно из-за того, что они могли выбросить то, что дорого мне как память, а для них – мусор. И бригадиру каждый день названивала, напоминая, что ничего выбрасывать нельзя.
Видимо, мне отомстили. Да, не выбросили ничего, но после себя оставили максимально много грязи. Я достала из сумки рулон мусорных пакетов, и начала их заполнять. Первый, второй, третий, четвертый. А затем начала выносить их на улицу.
Кажется, я погорячилась, решив, что мы сегодня сможем переехать. В антисанитарию я ребенка не повезу!
Я шла к подъезду, разминая перетруженные руки, и кивнула старушкам. Собрались у входа, несмотря на холод, и сплетничают.
— Павел-то скоро домой? Не засиделся он в энтой больнице?
— Скоро, Эмма Ринатовна, – кивнула я, прикидывая, что мне еще спальню разбирать, и отдраивать всю квартиру с потолка до пола.
— От же ж бедовая, – покачала головой баба Катя, глядя мне за спину. — Смотри-ка, опять явилась.
Я обернулась, и увидела девушку с коляской. Хорошенькая, как куколка. Волосы с калифорнийским окрашиванием, будто она все лето рассекала океанские волны на сёрфе, белая шубка и изящные сапожки.
— А кто она? – спросила я.
Бабульки знают всех. Даже тех, кто на пару месяцев останавливается на съемной квартире.
— Да ходит дура к своему бывшему, все на совесть давит. Чтобы на ребятенка денег дал, – скривилась Эмма Ринатовна.
— А он не дает, да? – я сразу прониклась сочувствием к незнакомой, но такой трогательной девушке.
— Она кому попало давала, вот теперь и ей не дают, – выплюнула баба Катя, и я поняла, что если задержусь, то придется мне слушать, какая молодежь пошла, и что в их время такого не было.
— Ладно, пойду я. Всего доброго, – улыбнулась бабулькам, и еще раз оглянулась на девушку, которая уже подходила к дому с коляской.
Раздалась приглушенная музыка, эта Снегурочка потянулась к карману, убрав одну руку от коляски, покачнулась на каблуках, заскользивших по раскатанному малышней льду, и начала падать. И из-за того, что опору она нашла в коляске, колесико слетело, и уже сама коляска начала неумолимо крениться.
— Боже, – я в три шага подбежала к коляске, и выхватила из нее ребенка прежде чем и сама коляска, и девушка упали на лед.
— Мать твою! Говно китайское, мля, – выругалась девушка, уперлась ладонями в лед, и начала подниматься, постанывая.
— Наклюкалась уже, – услышала я презрительный голос бабы Кати за своей спиной.
