Война шла на полное уничтожение. Стратегия не менялась годами, давая расцвести искусству тактики. Стороны совершенствовали свои арсеналы непрестанно, для чего привлекались наукоёмкие технологии. Например, со зловредным существованием домашнего «вайфая» Арон Маркович покончил путём случайного обмазывания роутера медовой смесью кураги и грецких орехов, «помогающей от сердца». Миша отомстил сменой во вражеском телефоне русского интерфейса на китайский. Диверсия осталась даже незамеченной. Старые артритные пальцы помнили аппликатуру, и связь с двумя главными абонентами – дочкой и собутыльником Фимой – не пострадала. Арон Маркович ухмылялся, вслепую надавливая нужные кнопочки: «Аллё, Фима? Я взял маленькую и четыре пива. Разогревай бурекасы! Выдвигаюсь!» Миша электробритвой гудел на это из ванной комнаты: «Вам бы с такими способностями в стартаперы податься!» – «А вот за старпёра точно ответишь, гнида!» Вклинивалась Сима: «Какая, к чёрту, маленькая, папа?! У тебя вчера приступ был!» – «Толку-то, что был!» – откликалась ванная. Арон Маркович тушил в ней свет, дожидался Мишиных воплей и гордо покидал ристалище.
Прирастала военная наука и заимствованиями из телевизора. Гибридные войны, перекрывание газопровода и всё такое, вплоть до закрашивания опознавательных знаков и отрицания себя субъектом конфликта. Стоило Мише улечься спать после ночной смены, Арон Маркович наполнял водой пластиковую бутылку с проделанной в крышке дыркой, и из окна своей комнаты терзал струйкой соседское окно этажом ниже и чуть наискосок. Там безвылазно жила толстая Фира – литературовед с истончившимися нервами. Её спальня находилась, по счастью, аккурат под спальней Миши. Арону Марковичу хватало и половины бутылки, чтоб Фира начинала возражать шваброй в потолок. А там уж – чистое блаженство! Миша слетал с кровати, разрешаясь ором и прочим эликсиром для сердечной мышцы тестя. Кто-нибудь в здравом уме осмелился бы отнести подобные зверства к конвенциональному оружию? Разумеется, никто! И Мишина совесть обрела свободу. В дело шло всё его нынешнее мастерство разнорабочего и давние знания преподавателя истории. Старинный – ещё ртутный – тонометр тестя был тайно перекалиброван ударом о стену, и выдал Арону Марковичу на ближайшем замере восхитительные 240 на 90. От невиданных доселе цифр загрохотало в висках, и лицо окрасилось бордовым. Пришлось ползти к Фире, чей прибор славился большей точностью, и славу свою подтвердил, подтвердив показания ртутного коллеги. У Арона Марковича ртом пошла пена. «Арон, шо Вы мне тут в самом деле? Я токо помыла!» – сказала Фира, но «скорую» вызвала. Врачи в два счёта осмеяли Мишины надежды. Прямой массаж сердца с красненькой таблеткой сотворили из тестя новую копейку, и он сиял на кушетке, рассматривая на Фире просвечивающийся халатик: «А Вы знаете что-нибудь за стринги, Фирочка? А то в этом вашем всём будете иметь лёжа только меня одного!»
Случались и дни, когда война утомляла обоих. Тогда к ужину они выходили вместе, в глаза друг другу не глядя и маскируя стремление к миру безразличием. Хрупкий шанс. Одно неловкое слово, двусмысленный жест и – шагай обратно в окопы. В последнее такое застолье Сима играла модератора: дурашливым чириканьем насаждала меж противников веселье; то и дело поправляла отцу воротничок, а мужу – редеющую шевелюру. Наконец, водрузила на стол блюдо с дымящимися пельменями:
