Впервые уехав от Ольги и Юрки, Володя почувствовал себя не счастливее – свободнее. Работа затягивала, излечивала, результаты давали надежду. Вернулся через восемь месяцев, когда Юрка уже уверенно стоял в манеже. Хороший он парень – Юрка. Свой, спокойный и добрый, надежный. От него не услышишь глупых капризов. Юрка молчаливый, сосредоточенный и деловой. Что надо, в общем, парень. И хотелось Володе иногда остаться с ним вдвоем, но только с сыном, без Ольги, которая, к несчастью, всегда рядом, рука которой будто живет у него на плече, на голове, оглаживает спину. Душно и тесно, и движения, и жесты у нее словно неживые, без энергии. Мама, если трепала его по макушке, так в этом была любовь через край. Мама что-то приговаривала, шутила, ерошила волосы. У Ольги все смирненько так, правильно, слегка и чуть-чуть.
Володя с головой ушел в работу. Права Ольга – приходил домой, ужинал и закапывался в книги и статьи. Переписывался, опубликовывал, критиковал, нарабатывал авторитет и имя. Он получал приличное содержание, гонорары, много «гастролировал», как сам, шутя, называл частые командировки. Жизнь потихоньку заместилась работой, перекочевала в институтскую лабораторию, потом в институтскую, но собственную лабораторию и небольшой кабинет с секретаршей на входе.
Только вот очередной отъезд Ольга «не согласовала». Развод? Да, может быть, и развод. И, наверное, раньше надо было это решить. По-честному, по-мужски. Юрку он не бросит никогда, это понятно. И Ольга не будет оставлена. Деньги, помощь, все, что от него потребуется… Вспомнилось вдруг Нэлино «напиши мне письмо…». Как он тогда пообещал? Конечно, напишу? Написал хоть раз? Ни разу. И такая тоска растеклась по душе! Подумал, что и с Юркой когда-то так же будет. Сначала встречи раз в неделю, потом командировка месяца на три-четыре, и график встреч, естественно, нарушится. Потом дела, срочные дела, важные дела, потом порывистые попытки купить подарок ко дню рождения, потом звонки. Откуда Володька это знал? Знал, так как подобной жизнью живут практически все коллеги-отцы, перемежая новых пассий с обязательствами перед бывшей женой и собственным ребенком. И каждый вначале обещает себе – не брошу никогда. Как Володька – напишу, конечно, напишу.
Нэля… Как она там? Ей ведь сколько? Тридцать два? Тридцать два, точно. Все такая же Аддунай? Чем живет, чем занимается? Замужем, наверное, давно, детей двое, трое? А может быть, одна? Ну конечно, одна и ждет тебя! Не смеши. Не ждет, да и тебе она не нужна. Ни тогда, ни сейчас. Хорошая добрая девочка, скорее всего, стала хорошей доброй женщиной. Вот и все. Чудес не бывает. Как и с ним самим чуда не случилось. Шел к своей мечте стать человеком востребованным, актуальным и перспективным. Стал. В семнадцать лет не мыслил о семье и детях, не планировал и не записывал в список первостепенных жизненных целей, думал, что это так естественно – жить всю жизнь семьей, как его родители, вот и не включила жизнь в шорт-лист его потребностей личное счастье.
***
Владимир перевернулся на другой бок, в затылке к правому уху сдвинулась обжигающая растущая боль. Она набирала силу и объем, пульсировала, гудела, как приближающийся поезд. Она давно стала привычной, приходила всякий раз, когда периоды ночного отдыха сокращались до пяти часов, а количество перелетов превышало семь-восемь в месяц. Володя часто думал, что артистам приходится того хуже. У них вся жизнь в разъездах, а каждый вечер – борьба с печенью. Ему было легче. Иногда случались остановки. Возлияниям он подвергался лишь эпизодически во время протокольно-обязательных фуршетов, как привычно преподносимых презентов, примирительных завершений интеллектуальных битв или просто способов установления и удержания полезных контактов.
