Речи немых - страница 6

До февральской революции у нас в роте произошел ужасный случай, какого мы не видали, как пришли на службу. За какую то маленькую провинность один наш офицер дал наказание одному украинцу 10 шомполов. И вот что бы выполнить это приказание, этого мужика повели на конюшни. Но в это время солдаты возмутились и схватив виновника бросились на унтеров и отбили несчастного солдата. После этого пришел прапорщик и сделал митинг роты и рассказал про наказание, которое заслужила рота. Вскоре произошла революция и прапорщика куда-то дели, перевели в другой полк …

И вот я попадаю на уроки к моему старому отделенному Василию Разумову, который отправлял меня в учебную команду, и к своему земляку по деревне Шевелеву Гаврилу Федоровичу, который ушел на фронт с первой маршевой ротой. Попал я в 20-й Рижский полк, стоявший на участок левее Двины против Золотой Горки.

Я стоял в одну ночь на посту и наблюдал за противником, как вдруг прилетела от него пуля и ударила в мою винтовку и разорвалась против лица и поранила меня в лицо. Один осколок попал в правый глаз около зрачка и тут по сие время косил, и не поворотить глаза, но врачи забеспокоились и направили меня к специальному врачу в г. Москву. Приехал я за 4 дня до Октябрьской революции и попал в госпиталь № 115 против Павелецкого вокзала. В госпитале после Октябрьской революции меня избрали председателем госпиталя и я стал об нем заботиться. Открыл там школу. Дали мне двух молоденьких учительниц, которые были уже в то время партийными, и стали помогать мне в правлении госпиталем. Моя голова была еще забинтована марлей, а мне сразу пришлось бежать в город искать подводы и ехать по картошку. 500 раненых солдат были спасены мной от сильной голодовки, где выдавали по 200 гр. хлеба в день. А в это время на улице свирепствовала стрельба из винтовок и пулеметов, и стреляли все кому не лень и в кого не поймешь. Так продолжалось трое суток, после чего можно было выходить на улицу и ездить с раненными бойцами в Большой театр, где проходила драма «Евгений Онегин». Но из театра приходилось идти пешком, трамваи уже переставали ходить. Когда я провел в госпитале 2 месяца и все было установлено, что осколок из моего глаза вынуть нельзя я попал на Комиссию и мне дали 10 месяцев отпуску, и я уехал в д. Спирино, где и был выбран председателем Спиринского сельсовета …

В 1919 году был взят в Красную Армию и ушел воевать с англичанами под Архангельском. Я был выдвинут в должности каптенармуса^>12 роты. Приходилось ездить в тыл за получением продуктов. Потом я служил в 1920 году в инженерной роте в качестве столяра-стекольщика. Приходилось ремонтировать казармы солдат.

В 1921 году меня окончательно демобилизовали. Я пришел домой и стал править своим хозяйством, не имея лошади, а имея одну корову и одну овцу выделенных отцом.

«Одна как перст»

Меледичева Августа Николаевна, 1910 г., г. Котельнич, швея.

Я родилась 5 марта 1910 года в г. Котельниче. Мама была кухаркой, но рано умерла в 1918 г. А отец в 1915 умер, под лошадь попал. С 8 лет мы с сестренкой одни остались. Люба меня на полтора года младше была. И вот сразу после маминой смерти получаем мы письмо от тетки по отцовской линии. Она еще не знала, что мама умерла, и всех троих звала к себе на лето в Санчурск. Оно у них жарким обещало быть. Ну, люди добрые денег нам насобирали. С грехом пополам добрались мы до Санчурска. Полпути на лошади, половину – пешком прошагали. А дороги ведь тогда грязнющие были. Прибыли в Санчурск, дом нашли по памяти – узнали. А тетка за водой на колонку ушла. Мы, как были, так в пыли, грязи – зашли в дом, залезли на печку, да заснули – с усталости-то и не постеснялись. Ну, тетка пришла, нас не видит, на кухне возится. И тут ее сын пятилетний, Митя (их у нее 6 было) на печку полез. Просыпаемся мы от дикого крика. Понять ничего не можем. Оказывается, он нас за чертей принял. Тетя Настя прибежала с ухватом, думает, что за такое? Люба в рев, я за ней. Еле признали нас. Рассказали им про житье-бытье, про мамину смерть. Они поплакала с нами. Но, говорит, детки, мне своих-то нечем кормить, грибами да ягодами летом хорошо живем, а зима придет – хоть по миру идти. Так что ж, говорит, у своих-то деток последние крохи отбирать. И сама ревет в голос.