– Всё уже закончилось, я выведу её на улицу, там нас встретит Лев Иванович, он очень опытный, хороший врач. Он отлично действует в таких ситуациях, у него большой опыт.
Папа говорил как бы мне, но, понятно, себе. Он старался зафиксировать момент, когда он может передать ответственность за ситуацию другому. Я почувствовала, что папа вошёл в психику этой девушки настолько глубоко, что полностью соединился с ней от большого разгона сопереживания. Его самого как будто покусали потусторонние собаки.
Сейчас он растерянно бормотал повторяющиеся фразы. Начались «отхода» – расслабление после сильного психического напряжения. Пришлось папе поработать в праздник, он всегда брал на себя страшные задачи и ловил от этого кайф – как экстремал. Такие и работают на «Скорой».
Я молчала; иногда лучшее, что можно сделать для близкого человека, – это промолчать и не дёргать его эмоции на себя.
Я увидела беззащитность человека, который разгребает последствия чужих ошибок, сжигая собственные нервы.
До встречи с опытным психбригадиром, врачом-психотерапевтом Львом Ивановичем оставалось минут пять.
Снег за окном замёл следы выгула собак и детей, передо мной стелился космический пейзаж из белых неподвижных предметов странных форм, а над ним в небе была огромная дыра, откуда за нами следил мир духов, выборочно направляя свои лучи то на одного, то на другого из нас.
Мы стояли в темноте, на морозном воздухе, на ступенях открытого стадиона – в очереди в клуб «Титаник» – один из немногих, куда пускали школьников. Клуб был настолько элитарен, что возраст посетителей терял значение. Чтобы попасть – как минимум надо было отлично выглядеть, но лучше иметь связи на входе. В конце девяностых отлично выглядеть значило – цветные гриндерсы, квадратные сумки на длинном ремне, куртки кислотных цветов и причёска с рожками, пирсинг на лице – и неаккуратно размазанные по векам тени. В очереди все нервничали – скорее всего, никто не попадёт в клуб, а метро закрывается. В карманах у подростков лежали смятые купюры, отложенные на пиво в баре. Все наврали родителям, или родители были уже приучены к тому, что их чадо – дитя ночи.
Сзади в очереди послышался дерзкий смех – парень сильно старше нас, лет двадцати пяти, в ярко-оранжевом комбинезоне-дутике и кроссовках на высокой платформе прыгал, размахивая сигаретой.
– Идём на дно! Титаник! Согреваемся!
Изо рта у парня шёл пар. На глазах у него блестели тени. Настоящие фрики чувствуют себя хорошо только в условном мире ночных клубов.
Моя подруга Оля не нервничала – у неё на входе была «лапа». Фейсконтроль был любовником её двоюродной сестры – хорошенькой, бодрой малолетки Анжелы, промышлявшей сводничеством. Оля же была девственницей и искала избранника.
Кажется, она нашла его здесь, в «Титанике».
– Вчера они с друзьями съели кислоту, вышли на улицу, поймали машину… А там ехать недалеко – соседний двор. Они адрес назвали, шофёр удивился. Но они пока доехали – кстати, заплатили очень много! – совсем потерялись. Они, значит, выходят, темно, деревья… А навстречу им компания. Ребята, мы где? Димка спрашивает. Им говорят – вы на планете Земля. Димка говорит – как хорошо, что они нам так ответили! Потому что если бы они сказали, что мы на Марсе, мы бы поверили!
Димка, Димка, Димка.
Оля была русская, но «косоглазая» – то ли татарка, то ли тувинка, заскочил из генеалогического древа такой ген. Оля с мамой (мама косоглазой не была) сбежали от пьющего агрессивного папы и жили приживалками у друзей, зато в центровой квартире, откуда было рукой подать до любого клуба. У Оли не было денег даже на колготки – её мама продавала стиральные машины в магазине. Я часто дарила Оле свою одежду «с барского плеча», она же проводила меня в клубы, пользуясь связями.
