Андрей ухмыльнулся:
– Подскажешь, може, куда идти?
– У Аньки своей в городе спроси!
– А Генка твой за что не устроится?
– Ему на чем добираться?! Автобус до Пскова два раза в день ходит, еще до остановки сорок минут пешком топать. Это у тебя машина под задницей!
– А бензин посчитала?
– Не дороже выйдет, чем самогоном у Ерофеевны каждый день заправляться.
– Знаешь, как говорят? Где родился, там и пригодился. Я не виноват, что совхоз закрыли.
– Говорят, да не про тебя! А закрыли совхоз, так значит, не нужен стал.
– А раньше за что-то нужен был?!
– Зато нужен был, что не работал в тех совхозах и колхозах никто, а только самогон жрали, и развели их по всей стране, чтоб народ хоть как-то прокормить. Еще каждую осень с города студентов везли.
– Наслушалась от Максим Пахомыча!..
– Да при чем здесь Максим Пахомыч?! Ты вокруг погляди. И удобрения нынче другие, и техника. Всё автоматизированное. Рабочую лошадь ты когда в последний раз на селе видел?!
Он круто повернулся, на выходе чуть не врезался лбом в низкий проем двери хлева и пошагал к калитке. Из конуры проводить родственника выбежал Малек, но от занесенного в злобе ботинка поджал хвост и бросился прочь. Андрей поглядел вслед обиженному псу, и в ту же секунду ощутил горький стыд.
– Батюшка Власий! Батюшка Власий! Батюшка Власий!
Святой отец не оглянулся и даже, как показалось Матвею, ускорил шаг. То ли не слышал, что его зовут, то ли сделал вид. Може, обидевши на что? Когда священник юркнул в калитку церковного дворика, Матвей повернул голову к отцу, не сбавляя шага:
– А за что батюшка Власий с нами не здоровается?
– За то, что на рыбалку идучи, священника встретить – плохая примета. Вот он и не хочет нам клева портить, – объяснил отец.
На ходу Матвей опустил зимнюю удочку, которую нес в руке, и вывел длинную каракулю на сугробе вдоль забора бабушки Лариной, что начинался за церковным двором. Ларину похоронили в прошлом году, окна и дверь в избе были заколочены досками.
За домом Лариной стояла совсем развалившаяся ничейная изба. Забор вокруг давно растаскали на доски. Кроме дряхлого дома, на дворе были сарай, хлев со сложившейся внутрь крышей и баня. Летом с Никитосом они решили организовать в бане штаб, но только разложили припасы и оружие, как всё вокруг заскрипело, и они оба услышали жуткий шепот. Матвей слов не разобрал, но Никитос услыхал, как по имени звал его кто-то замогильный. Еле ноги унесли оттуда.
Под честное слово не растрепать маме с папой, Матвей рассказал обо всём Дашке. Дашка сдержала слово и отругала его сама, а про шепот сказала, что это ветер дул через трубу. Но Никитос клялся бабушкой, что это был голос, а не ветер, и на ужасный двор они больше не ходили.
Нынче ветер был легкий, южный. То, что нужно для плотвы с береброй. А если повезет, то и леща можно взять, как прошлым июнем, когда они с отцом сразу двоих вытащили. Отец, правда, всем говорил про шестерых: не врал, а преувеличивал по рыбацкому обычаю, чтоб не обидеть Речного Деда.
На правом берегу курились домики еще более малодворной, чем их Малые Уды, деревушки под названием Волженец. Они обошли погребенную под сугробом лодку, которая лежала здесь пузом кверху столько лет, сколько Матвей себя помнил, и спустились к Великой мимо старенького причала. Еще издали Матвей с досадой разглядел знакомую фигуру в зимнем камуфляже неподалеку от безымянного островка на излучине реки:
