– Опять дядя Борис! Скажи ему, пап!
– Как я ему скажу? Это у староверов участок под лов выкуплен, а здесь место общее. Уди, кто хочешь.
Ветер доносит глухие железные удары. За излучиной мужики из Ящеров дырявят пешнями ледяное одеяло реки. Лиц отсюда не разглядеть, только видно, что все бородатые.
– А что будет, если мы за остров ловить пойдем?
– Ничего не будет.
– Почему тогда не идем?
– Нельзя. Там чужая вода.
– А правда, что староверы все вместе в бане моются?
– Говорят, правда, – отвечает отец. – У них баня – общая на всю деревню.
– А разве можно так, что тети с дядями?
– А за что нет? И расход дров меньше, и тетям дядь ждать не надо. Отец Власий вон говорит, что в старину все так мылись.
У них в Малых Удах даже камни на реке все с именами: Жеребячий, Клобук, Егоркин, Лепеха, а целый остров никак не называется. Наверно, потому что он здесь – один-единственный. Летом на лодке к островку не подойти из-за тины и камышей, а в половодье его затапливает, и кажется, что пышные серебристые ивы растут прямо посреди Великой. Нынче так же. Только по деревьям, черным и тонким зимой, можно опознать остров на густо заснеженной реке. Снег Матвею выше валенок. Папа взял бы его на руки, но сам груженый: ящик, пешня.
Когда они поравнялись с дядей Борисом, тот встал с раскладного брезентового стульчика, стащил рукавицу и протянул теплую ладонь сначала отцу, потом сыну, и состроил зачем-то смешную рожу.
Перед каждой из идеально круглых, пробуренных буром лунок на их с папой месте лежало по удочке на подставке.
– Дядя Борис, а за что вы наше место заняли?!
– Не «за что», а «почему», – важно поправил майор, – «за что» только в вашей деревне говорят.
– Так мы же в нашей деревне и есть!
– Когда вырастешь, в город переедешь. Над тобой там смеяться будут.
– Не поеду я ни в какой город! Как вырасту, с батей рыбалить буду! На этом месте!
– Ты почему, кстати, не в школе?
– Карантин у них. Полкласса гриппуют, – отвечает за Матвея отец.
– Надька моя тоже третий день с температурой, а я ничего. Во! Лучшее средство! – Из пятнистого бушлата Прилуцкий достает фляжку с выгравированной пятиконечной звездой, раскручивает, делает глоток и самодовольно икает коньяком. – В школе-то нравится?
– Не нравится!
– А чего так? Читать-писать научат.
– Я и так умею!
– Дашка его научила, летом занимались, – говорит отец.
Дядя Борис Прилуцкий – майор, артиллерист. В Малые Уды они с тетей Надей приехали из Пскова ухаживать за тети Надиной матерью. Когда она умерла, остались тут, и открыли ларек вместо магазина, который хулиганы разломали еще до Матвеева рождения. Квартиру в городе они оставили младшему сыну.
Во всех Малых Удах у дяди Бориса одного есть настоящий, импортный спиннинг, а теперь еще по почте из Китая прислали рыбогляд. Прибор в оранжевом корпусе лежит на льду перед лункой, в воду от него тянется тонкий проводок.
– Это окуни?
– Или ерши, – подсказывает Прилуцкий.
– А это щука, наверное? – Матвей уже забыл, что сердился на дядю Бориса, и, сидя на корточках, тычет пальцем в самую жирную черточку на двухцветном дисплее.
– Стоит, чтоб ее!
Отец вместе с ними наклонился к эхолоту:
– Зимой щуку попробуй вытащить!
– Я на жерлицу хочу попробовать, – говорит дядя Борис.
В одной из лунок мелко задрожал оранжевый поплавок. Отец заметил это краем глаза:
– Дробит!
Прилуцкий вскакивает с маленького рыбацкого стульчика, хватает удилище и коротким движением подсекает плотву. Рыбина бьется в его руках. Перед тем, как бросить ее в ящик, он ощупывает пузо:
