По своему нахождению перед главным управлением УВД безымянный скверик под окном кабинета Копьева и Сабанеева получил в народе название «Милицейского». В середине живой композиции из елок, туй и можжевельников почти незаметен приземистый, кладбищенского роста монумент сотрудникам «органов», погибшим при исполнении в мирное и военное время. Сквер примыкает к Октябрьскому проспекту. Оттуда через открытую фрамугу ветер доносит в помещение голоса прохожих и шум автомобилей.
На старинном советском сейфе рядом с подоконником расстелена клеенка, на ней – голубой электрический чайник. Поднявшийся заварить кофе Сабанеев щелкает кнопку на чайнике и возвращается за свой стол. Через узкий проход напротив от него старший оперуполномоченный майор Артем Игоревич Копьев поглядывает то на клавиатуру, то в монитор и набирает двумя пальцами протокол по ночному угону черного «Ниссана» с улицы Юбилейной.
Приоткрылась дверь. Копьев обернулся и не глядя прихлопнул на столе стопку бумаг, которую весенний сквозняк собрался было разметать по кабинету. В проеме показалось усатое лицо начальника угро подполковника Сверчкова:
– По Шкарину биохимия пришла?
– Подтвердили механическую асфиксию в результате утопления. В крови – ноль-восемь промилле, – отчитался Копьев. – Длительная алкогольная интоксикация. Вероятно, в последние недели пил не просыхая.
– Травмы? Гематомы?
– Кроме ранения тупым предметом, от которого он потерял сознание в воде, на затылке есть зарубцевавшийся шрам не меньше, чем месячной давности, орудие установить не удалось.
– По диете ничего интересного?
– Нормальный рацион, не голодал. Признаков алкогольного кетоацидоза нет.
– Сколько в воде пробыл, говоришь?
– Часов шесть-восемь.
– Река там спокойная. Получается?.. – Начальник угро быстро прикинул в уме. – Не больше десяти километров проплыл. Объедем населенные пункты по обоим берегам, с людьми побеседуем. Может быть, что-то интересное найдем.
Из-за своего монитора выглянул лейтенант Иван Сабанеев:
– А фургон?
– Что фургон, Вань? Между Псковом и Островом единственный мост через Великую – в Шабанах. Движение насыщенное и днем и ночью. Кто-то мимо проезжал, Шкарин его тормознул, попросил подвезти. Мы не знаем, был у него план или просто бежал куда глаза глядят, и потом нашел какую-то заброшку. Днем из дому не высовывался, а ночью на беду свою пошел искупнуться.
– На улице плюс-пятнадцать.
– С его ноль-восемью промилле самое то.
– Не пойму только, зачем он в бега подался, когда условки меньше месяца оставалось.
– Затем, что снова натворил что-то, – уверенным тоном сказал Сверчков. – У него есть старая рана на затылке. Можно предположить, что жертва сопротивлялась.
– Заявлений не было.
– Износ – дело щепетильное, а на селе тем более огласки боятся. Девки того возраста, что Шкарин любит, даже родителям не признаются. Еще прибавь его репутацию: как откинулся, всю деревню в страхе держал. Сначала пригрозил девчонке, потом сам испугался и решил залечь на дно. Не ожидал, что в буквальном смысле получится, – когда Сверчков усмехнулся, под усами с проседью у него сверкнул ряд стальных зубов. Свои собственные, по разным версиям, он потерял то ли в Чечне, еще в первую кампанию, то ли при каком-то жестком задержании в конце 90-х. – С Яхонтовым, Вань, у вас что?
