Впрочем, в наше время многие лишены семейных отношений, свойственных
прошлым эпохам. Для современного человека это непозволительная роскошь. Нам с Ленкой повезло, что мы вместе. А вот наши родители разбросаны по разным уголкам всепланетарного пространства. Бизнес моего отца связан с марсианской колонией, где он и проводит значительную часть своей жизни. Я вижу его редко. Научная деятельность мамы связана с Луной, и она разрывается между нею и Марсом отца. Мама часто посещает и Землю и до сих пор пытается меня воспитывать. Смешно…. Леночкина мама архитектор-реставратор, специалист по древневосточной архитектуре практически всё время мотается по планете, возвращая жизнь старинным памятникам. А Леночкин отец важный политический деятель планетарного масштаба.
Так сложилась наша жизнь, и я об этом не жалею. В детстве я имел многое, о чём миллионы моих сверстников могли только мечтать: насыщенную и интересную гимназическую и студенческую жизнь, и самое важное, стабильную перспективу в будущем. Мне много пришлось работать. И работать «не по-детски». Кто сам не прошёл через всё это и не прочувствовал на своей шкуре, не может даже на сотую долю представить насколько это тяжёлый труд. Сколько раз отчаяние охватывало меня. Сколько раз мне хотелось бросить и гимназию и колледж. Сколько крови и пота стоила моя самая малая, незначительная на первый взгляд победа…. Только в бесконечных сериалах жизнь оператора сплошная романтика и победы. На самом деле процентов на восемьдесят наша работа, скучнейшая подготовительная рутина, с изучением документов, исторических особенностей той или иной эпохи, отработкой легенды, языка, миллиона возможных операционных схем, и одуряющие, послеоперационные отчёты…. Это огромный труд и выдерживают его не многие. Из сотен, тысяч отобранных Институтской Глобальной Аналитической Машиной кандидатов операторами становятся единицы….
Да за эти годы мне многое пришлось пройти. Но зато теперь я здесь, в секторе
Отдела Стратегических Перемещений во Времени или просто Отдела Перемещений. И стою теперь возле окна на сто шестидесятом этаже и смотрю на просыпающийся город.
Порой мне не верится, что я работаю здесь, хожу по улицам этого
необыкновенного города, участвую в операциях….
Я часто думаю, что было бы со мной сложись моя жизнь иначе, если бы тогда в детстве институтский анализатор не отобрал мою кандидатуру среди сотен тысяч, а может и миллионов подобных мне малышей….
Я люблю Институт в эту раннюю пору, когда в коридорах и офисах стоит тишина,
нет дневного шума, суеты и спешки, и только охранники-«андры*» неутомимо и бесшумно несут свою вахту….
***
Но теперь мне не до панорамных красот. Я уже вторые сутки на ногах и за это время удалось вздремнуть всего несколько часов. Глаза слипаются, голова раскалывается, трудно сосредоточится. Виной всему блокнот. Тот самый блокнот, который мы вытащили с квартиры бандюгана Кости Малыша. Обычный для своего времени блокнот писчебумажной мануфактуры Ллейса, одна тысяча семьсот девяносто четвёртого года от Рождества Христова, в потёртом кожаном переплёте и несколькими хрупкими пожелтевшими страничками исписанными цифрами. Только цифрами. И не одного слова. Цифры идут от первой до последней страницы сплошным потоком, без каких-либо разрывов указывающих на возможные слова. Совершенно очевидно, что это шифр. Но этот шифр не смог «расколоть» самый мощный институтский дешифратор.
