Она постоянно дожидалась появления любимого мужа после спектаклей, но он отправлялся в ресторан или к кому-нибудь в гости, избегая Элю.
В тот злополучный вечер она ушла так и дождавшись Виталия. Вернулась домой, стала принимать теплую ванну. Услышав звонок в дверь, она не удивилась, так как знала, что у Виталия была привычка звонить среди ночи, когда он после попойки возвращался домой иногда с друзьями или подругами. Ее жизнь приобрела оттенок мучительных переживаний и терпеливых ожиданий.
Завернувшись в полотенце, Эля прошла в прихожую и открыла входную дверь.
– Ты зачем сказала чужому человеку обо мне? – невнятно, но, зверея от собственной злобы, спросил он и со всего размаха оттолкнул девушку от себя, а затем стукнул другой рукой по лицу. – Кто тебе разрешил?
Она не успела ответить на заданные вопросы, упала на спину, стукнувшись головой о пол. Он, обезумев, наклонившись к ней, стал изо всей силы избивать и трясти Элю за плечи, ударяя снова и снова по голове, повторяя одну и ту же бессмысленную фразу до тех пор, пока она не потеряла сознание.
Обнаженное тело в мокром полотенце лежало на полу без признаков жизни. Когда он отрезвел, поднял ее на руки и отнес в ванную комнату. Положив на низ ванны бездыханное тело, он включил душ и смыл свои отпечатки пальцев на теле убитой им женщины.
Обнаружили тело соседи по квартире, когда пришли с работы ее коллеги, узнать, почему она отсутствовала в театре на репетиции три дня. Они пригласили соседей по этажу. Те позвонили в полицию, так как тоже удивлялись, что женщина – обычно такая общительная и целеустремленная – исчезла со сцены.
– Скончалась, как подкошенная тростиночка! – восклицали родственники. – Такая была хорошенькая.
– Гримаса смерти может иметь своеобразные формы. Надо принимать во внимание обстоятельства жизни жертвы, – сказал эксперт, когда отдавал родителям Эли тело дочери, скончавшейся от побоев в ванной своей квартиры.
Похороны проходили там, где жили престарелые родители девушки. Они забрали тело Эли и перевезли в гробу в театр, где ее загримировали для последнего выхода. Оттуда торжественная, траурная похоронная процессия двинулась на кладбище, расположенное в центральной части города.
Средства передвижения в центре провинциального города летом были тем более простые, чем проще выглядел их владелец. Около одноэтажного деревянного дома с подвалом, где ютились какие-то пришлые люди, в валенках на босу ногу сидела старуха. Она наблюдала за всеми играющими детьми с обеих сторон улицы, но так как никакого движения по дороге не происходило, то она могла даже фиксировать, как забавлялись малыши среди клумб с сачками. Дети ловили стрекоз и бабочек, а потом отпускали их на свободу. Иногда к старухе присоединялась еще одна соседка по квартире того же возраста – за восемьдесят – тоже в теплой одежде, шерстяных чулках и коричневых самодельных кожаных тапочках с белой опушкой. А после обеда присаживалась третья их соседка – полная, в темном платке – монашка.
Однажды в полдень к ним подсел моложавый гармонист в темном костюме, светлой рубашке и сапогах. Он начал заливисто перебирать клавиши, надрывно выводя и наигрывая какие-то давно забытые мелодии: «Амурские волны», «Очи черные», «Тройка мчится, тройка скачет», «Когда я на почте служил ямщиком». По-видимому, это был сын одной из старух, так как он старательно выслушивал запросы женщин. Они стали нестройно подпевать подвыпившему музыканту, представляя собой жалкое зрелище художественной самодеятельности.
