Ещё как понял! Глаза вспучились, налились кровью, потом сузились в щёлочку. А Егору что бык, что японец. Ему ни вожжа под хвост не попала, ни водки он не перепил, ни на солнце не пережарился. Просто когда воду греют, она поневоле начинает кипеть. А Олич, который мог бы осадить, работал на другом судёнышке.
Так и замерли, сжав кулаки, на палубе иракского кораблика советский старший лейтенант и американец в подполковничьих погонах. Иракские рыбаки ждали своей участи на носу судна, зато разведзвери ГРУ вмиг разделились: одни оказались за спиной взвившегося сотоварища, другие – у подполковника. Вскинулись автоматы. Бунт. На чужом утлом судёнышке, на чужой войне СССР, похоже, впервые за годы перестройки выпростал коготки. «Наверх вы, товарищи…»
Сумасбродного демарша тем не менее оказалось достаточно, чтобы янки дрогнул. Несмотря на кружащие в воздухе вертолёты, главенствующую должность, не посмел перепроверить трюмы или послать лейтенанта туда же, куда сам только что был отправлен. Мертвецки бледные рыбаки-контрабандисты-оружейники глядели на Егора, как на Бога, и он сказал себе: никогда, нигде и ни перед кем больше не опущу голову. Я – советский офицер и сын партизана. И плевать на иное.
Усмехнулся американцу: и на тебя плевать тоже. Это в старости подумал – и забыл. В молодости же сказал – и сделал!
Хотя в действительности Егор сплюнул за борт. Всё же хотелось, чтобы снаряды дошли до Ирака.
А вот брызги полетели по закону ветра: его за выходку, естественно, по головке не погладили, из Персидского залива срочно отозвали. Готовился к худшему, однако вместо международного разноса ему пусть и втихаря, но бросили на погон ещё одну звездочку – ходи капитаном.
Так поверил, что даже среди руководителей остаются люди, отстаивающие интересы Отечества.
При расставании Олич всунул в «дембельскую» сумку Егора перламутровую ракушку и пластмассовую ящерицу, в хвосте которой располагалась точилка для карандашей.
– Передай сеструхе.
На ракушку Буерашин внимания не обратил, но ящерку удивлённо повертел в руках. Командир успокоил:
– У Иры сейчас фамилия такая – Точилкина. Коллекционирует.
– Убью, – пригрозил «каплею» уже из Москвы Егор, когда встретился с Ирой у фонтана перед Большим театром. Миниатюрная, точёная, с белыми волосами по плечам – наверняка Бог минимум трижды поцеловал при рождении! А он – «сеструха»…
– Вам, – Егор вытащил из сумки подарки.
Ира по-детски хлопнула в ладоши и сразу же приложила ракушку к уху. И лишь услышав шум Персидского залива, спохватилась:
– Как Максим?
– Приказал сводить вас на кофе, – не моргнув глазом, соврал Егор.
Ира посмотрела на часы, сложила в мольбе ладошки, сделала бровки домиком:
– Если я опоздаю на работу, меня уволят.
– А после работы?
После работы её тоже удерживали какие-то планы, капитан Буерашин в них никак не вписывался, но слишком ярко блистала рядом женщина, чтобы просто так с ней расстаться. Он не имел на неё никаких прав, она не дала никаких поводов для дополнительного внимания, но единственная сила, с которой способны совладать монахи, но отнюдь не офицеры, – это женская притягательность. Эх, и на безымянном пальчике правой руки обручальное колечко. От какого-то Точилкина.
– Вы мне позвоните через месяц, – нашла Ира для него ближайшее времечко. Но точки над «i» расставила сразу: – И вы мне расскажете всё, что можно.
– А раньше? – обнаглел Егор.
