В комнате повисла тишина. Мужчины уткнулись взглядом в тарелки, женщины поджали губы. Эта девушка, попытавшаяся скрыть себя под серой, ничем не приукрашенной материей, словно жаром от раскаленной печки наполнила пространство такой притягательной женской силой, что присутствовавшим потребовалось время для того, чтобы совладать с нахлынувшими на них чувствами.
Обстановку разрядила хозяйка. Алевтина Артемьевна Сенцова была женщиной основательной. Дом содержала, придерживаясь заведенному ею кодексу. Все должно было быть правильно. И вещи на местах, и распорядок нерушимый: обед, завтрак, ужин всей семьей за одним столом, и гости всегда должны быть дорогими, и приняты как положено. И эта смутившая всех женщина не выпадала в ее представлении из принятого ею порядка. Любовь Артемьевна сама поднесла гостье тарелку горячей дымящейся ухи, поставила перед ней с поклоном и почему-то не отошла, осталась подле стоять. Ангелина с удовольствием вдохнула аппетитный запах угощения, а затем потянулась к блюду с хлебом, что стояло поодаль, потянулась и прижалась к сидящему рядом Курту, прижалась к его плечу грудью, да так, что слегка подвинула его, ошарашенного, оглушенного исходящим от нее ароматом духов, вымытых душистых волос, еще чем-то неясным, сладким, а она лишь шепнула ему в ушко:
– Подай хлеба, немчик! – Ангелина аккуратно зачерпнула уху и, чтоб не пролить, подложила хлебный ломтик под ложку. Попробовав, обернулась к хозяйке в уверенности, что та стоит рядом, и таким задорным, таким свойским, дружелюбным и благодарным тоном произнесла, откуда-то зная хозяйкино имя:
– Алевтина Артемьевна, я такой вкуснятины в жизни не ела!
И Алевтина оттаяла, разулыбалась, замахала руками:
– Ешьте на здоровье, я вам еще подолью!
А Ангелина продолжила, указав на тарелку:
– Никогда так не смогу приготовить, вы б меня поучили.
– Так, конечно, с удовольствием, только моя роль тут вторая. Тут мальчишек просить надо, чтоб такой рыбки наловили, с которой любая хозяйка сготовит не хужей, – и она погладила по волосам Курта и затем показала на Ивана, – вон этих двоих благодарить надо.
Гости, словно отмерев после детской игры «замри», вернулись к хорошему расположению духа и все наперебой стали советовать, как правильно сварить уху, какие секреты кто знает и к кому в ближайшее время на какой праздник следует всем явиться и отпробовать именно их особо приготовленного блюда. Курт сидел, боясь шевельнуться. Она все еще была рядом, он чувствовал ее теплое бедро, которое будто невзначай то и дело касалось его ноги. Его все еще обволакивал исходивший от нее аромат, но самое главное, он не мог забыть прикосновения мягкой и одновременно упругой груди.
– Вот я и прикоснулся, – все время вертелось у него в голове. – Вот я к ней и прикоснулся.
Подошел Иван. Ангелина всполошилась:
– Ванечка, я ведь тебя не поздравила и место твое заняла, вот я какая невнимательная нахалка.
Иван положил на плечи Ангелины руки, останавливая ее попытку освободить стул. А она что-то сняла со своей шеи каким-то неуловимым движением, словно поправила прическу, затем, по-кошачьи вывернувшись из под рук Ивана, оказалась с ним лицом к лицу и надела ему на шею цепочку с крестиком, потом поцеловала в щеку и в другую, и замерла у его уха, на секунду прошептав:
– Цепочка золотая, крестик оловянный, носи, не снимая, они спасут тебя!
Так это все быстро произошло, что почти никто этого ее движения и короткого ее слова не заметил. А Ангелина попробовала рыбки фаршированной и рыбки печеной, так же восторженно о них отозвалась, глянула на часики, опоясывающие золотым браслетом ее руку, и засобиралась, как она сказала, на работу по особой необходимости. Гости, к тому времени уже и хорошо выпив, и поев, были добродушны, веселы и заняты друг другом, так что на уход красавицы внимания уже особого не обратили, только Алевтина всполохнулась:
