Ох, какое злодейство, коварные, выдумали! Прямо кровушка в жилах застыла от ужаса. Забоялись, поди? Не страшитесь, не вышло у них ничегошеньки. Правда, крови мальчишке попортили вдоволь, целый год измывались над ним как могли эти фурии, не по-детски, по-взрослому.
Софья Лютая, замдиректорша гендиректора Кторова Трифон Мироныча, баба гадкая, но обходительная, как только озадачилась заданием, сразу Ванечку в офис к себе завлекла. И давай вкруг него щебетать, как павлин расфуфырившись, рисовать перспективы карьерного роста, златом-серебром прельщать, властью-почестями душу смущать креативную. Для пущей убедительности позвала тюфяка Недотыкова и уволила громко на глазах изумлённого гостя.
Да перестаралась она в своём рвении. Как представил Ванюша, что и с ним этак вот, в любой миг, могут круто расправиться самодурствующие руководители, сделай что не по ихнему, заотказывался.
«Из меня же директор, как гантеля из хлебного мякиша. Никогда жить богато не пробовал, так какого рожна начинать? Не директор, художник я сёж-таки» – думал Ваня, возвращаясь домой из офисных грановитых палат. Не растлилась душа его крепкая посулами сладкими, лживыми, про сытную жизнь, про престижную должность, про славу великую. Всё смекнула головушка светлая. Возьмёшь у чёрта дешёвой рогожей, отдавать будешь собственной кожей.
Кризис творческий тоже у чертовок не сладился. Не примут один эскиз, другой бы расплакался, а Иван возьмёт, да изладит ещё пяток. Трудяжка потому что, пахарь по сути. Как известно, работа не пропадает. Да ещё тот макет, от которого Безобразина в обморок чуть не брякнулась (ну, брандмауэр, помните?) государь-император, прибывший с визитом в губернию, похвалил хорошо, губернатор поддакнул. Ничего не осталось невежественному, но исполнительному Кторову, как заказывать большую серию у Кунстмаллера, тиражировать красоту по обложкам, плакатам и баннерам. Очередь из заказчиков немедленно к Ванечке длинная выстроилась.
Образина на этой оказии зубы все раскрошила, бедняжечка, от злости скрипя. Да и рожа её преизрядно растрескалась, хоть цементом замазывай. Безобразное образ не любит, хоть тресни.
Какой уж тут кризис? Какой такой творческий простой? Как говорится, клади навоз густо, вот и не будет в амбаре пусто.
Добрый молодец наш одиноконько проживал, дело-то творческое. Временами встречался с одной простой девонькой, но судьбу с ней связать не спешил.
Тут Дуняшка к нему и приклеилась. Если честно сказать, полюбилась она ему спервоначала. Мастерица она в развлечениях и во всяких заветных утехах была. В ресторации, в клубы ночные таскала, поплясать там под громы и молнии, в балаганы, позырить на модную жизнь. Отодвинул работу Иванушка на потом, и как кролик поплёлся к ней в сети злокозненные. Вечерочком – водочка, на ночь – в ночничок, а под утро – в коечку, а там и коньячок.
Да ещё дурман-траву веселящую Дунька норовила подсунуть. Приговаривала сладко:
– Ты, Ванюша, отведай травушки заморской, свеженькой! Уж не погнушайся, друг сердешный. Молодость, она одна нам дадена. Всё на свете сведать надобно. Не захочешь, так и бросишь потом.
– Я и сейчас не хочу, – упирался Ванька.
– Вот и зря, изведал бы, враз бы жизнь твоя посвежела бы, Соколушка!
И ведь сговорила почти. Но сердчишко ему прихватило однажды с похмелья глубокого. Восемь дней отходил и насилу оправился. Поглядел на рабочий стол, а там – гадость сплошная, пошлятина скверная. Безобразная заказуха, не творчество.
