Но… это было не то и не так… Совсем не то, что чувствовал в детстве, когда прыгал с ветки на ветку дерева катапульты. Зажмуривался, сжимал кулаки, группировался и распахивал крылья. А потом кричал, летел, несся… Как стрела, как несокрушимое оружие. Планировал на мощных потоках ветра: вверх, вниз, вперед. Штопором входил в перекрестные воздушные струи и выстреливал из них пушечным ядром.
Не сразу, но по мере прогулки с Аленой и ее сыном это ощущение возвращалось. Словно иссохшее со временем озеро надежды и вдохновения медленно наполнялось прозрачной, чистой, как слеза, родниковой водой.
Алена улыбалась, жмурилась на яркое солнце и не спускала глаз с сына. Темка носился, крутился, бесился, как это делают дети, и заряжал всех позитивом, энергией. Густые сумерки не мешали ему резвиться. Ближе к вечеру над волшебным лугом зажглись летающие фонарики: маленькие, как наперстки, и настолько яркие, что смотреть на них долго не стоило. Свет ослеплял, как луч неоновой лампы.
Рун шел рядом с Аленой и понимал, чего ему так не хватало все эти годы. А ведь он даже не знал об этом, не вспоминал и не подозревал.
Время от времени он легко задевал ее ладошку своей, словно невзначай приобнимал за талию, якобы чтобы показать какое-то причудливое дерево или огромный цветок, взмывший в воздух. Он пользовался ее доверчивостью и расположением.
Было ли это нечестно? Рун не знал. И усиленно гнал от себя эти мысли.
Только сейчас ему критически, отчаянно требовалась ее близость. Она пьянила, туманила рассудок, мешала мыслить четко и здраво. Но одновременно разливалась по телу вельмера чистой, светлой, пузырящейся, как шампанское, эйфорией. Силой, которая растекалась по мышцам так, что Рун, кажется, мог дерево сломать одним лишь движением. Поднять гору и подбросить ее на ладони.
И хотелось ему показать свою силу, себя показать Алене во всей мощи. Как тот альфа-самец, что встает в лучшую позу, вертится, выгибает спину, чтобы самка увидела, как он хорош.
А когда накатывало желание так, что одежда начинала причинять вполне ощутимый дискомфорт, Рун старался дышать ровнее и запускал руки в карманы. Вдыхал пряный запах местных цветов: насыщенный, густой, но не приторный. Наполнял легкие лесным воздухом и отвлекался беседой с Тошкой. Так Алена называла мальчугана, и Рун почему-то сразу подхватил эстафету. Он и тут не имел ни малейшего понятия – есть ли право у малознакомого землянке дракона так фамильярно обращаться к ее сыну… И опять же старался задвинуть сомнения куда-нибудь подальше. Алена выглядела расслабленной, веселой, спокойной. Ее напряженные скулы округлились, глаза лучились весельем. Землянка больше не скрещивала руки на груди, демонстрируя, как закрывается от Руна и не впускает его в свой мир. Больше не отстранялась всякий раз, когда они задевали друг друга, или рука Руна оказывалась на ее талии.
Кажется, она его принимала…
Так принимает планета гостя из космоса, который вторгся в ее атмосферу звездолетом, взрыхлил землю во время посадки и отгородился от всего живого скафандром. Медленно планета присматривается, убеждается, что ничего плохого незнакомец ей не желает, не хочет и даже не задумывает. Просто пытается выжить. Он снимает шлем, дышит чистым, чуть влажным воздухом свободы и уже совсем иначе общается с дикой природой незнакомого края.
Рун снял шлем молчания вокруг определенных тем, сбросил скафандр отговорок, когда речь заходила о чем-то для него личном и важном. И Алена заполнила его мир так, как природа заполняет мир космолетчика. Полностью и безвозвратно.
