– Ты знаешь, о чем я сейчас подумала? – продолжая притягательно улыбаться, сказала Орлет. – Те пять лет, что мы провели вместе как единый творческий организм, пожалуй, были одними из самых классных. Все так необычно. Из общего массового очень выбивалось.
– Точно! – неожиданно подхватил Адамов. – Выбивалось и отбивалось. А я, между прочим, до сих пор помню твою юбочку.
– Опыты тела, поиск женственности? Да, да. Почему-то думала, что женственность – это сексуальность. Верх женственности – короткая юбка по самое не хочу. Такая дура была!
– Ты ханжа, Орлет! Ну признайся, секс – это клево!
– Адамов, да я вообще не про это, – удивляясь и смеясь, сказала Орлет. – И вообще, секс – это составная часть одного большого под названием «любовь», не догадывался? А выворачивать наружу и демонстрировать свои ошалелые гормоны – это… Как бы помягче это сказать? Это примитивно.
– Ты это сейчас поняла? Так это ты просто стареешь, крошка.
– Я это поняла тогда. Давно. Не сразу… Помнишь, я пропала тогда на три года?
– На пять, – вставил Митхун. – Ты пропала на пять. А когда вновь появилась, говорила, что была в Индии. Перезагрузка. Видишь, я помню, – щурясь и глубоко затягиваясь, проговорил Адамов, глядя на Орлет изучающим взглядом Джеймса Бонда.
– Продала квартиру. Отправилась в Индию. Рассказывали, там какой-то целитель невероятный безнадежных на ноги ставит.
– Безнадежных? – переспросил Митхун.
– Так бывает. Словом, целитель оказался шарлатаном. Обобрал меня до нитки, но там-то я начала думать, впервые за все время думать по-настоящему. Мышление начинает работать тогда, когда появляется серьезное препятствие, Митхун. Я, как и ты, задавала себе один и тот же вопрос. «За что мне все это? Я же такая умница: у меня блестящее образование, я не ем мяса, не пью молока, принимаю холодный душ по утрам и кормлю бездомных кошек. За что мне это?» И, знаешь, я поняла. Меня как будто по голове стукнули и вернули способность видеть. Я отчетливо вдруг осознала, что есть закон, который был нарушен.
– Поясни, – заинтересованно, кратко почти приказал Адамов.
– Если тебя что-то не устраивает, – продолжила Орлет, – начни менять ситуацию с себя.
– А я наоборот.
– Что наоборот?
– Меня все устраивает. И менять я ничего не хочу. Пусть они все меняются. Я лидер и вождь! Верховный представитель всего на земле!
Митхун еще раз затянулся и затушил бычок о мраморный портик балкона. Ожог остался зиять открытой раной на белой каменной поверхности. Воздух покачнулся, и пространство, обнимающее Митхуна и Орлет, разжало оберегающие и соединяющие их крылья.
– Адамов, ну правда, он существует. Существует нравственный закон, – невозмутимо продолжила Орлет. И он всегда очень красноречиво заявляет о себе. А когда мы придумываем тысячи отговорок, чтобы не слышать, не реагировать, он начинает проявляться в событиях, случаях, обстоятельствах. Буквально машет красным флагом: заметь, увидь. Исправь положение!
– Блин, Орлет! Ну че ты такая зануда? Ты хоть знаешь, что такое жить по-настоящему? Без этих твоих книжных аллюзий. Жить надо легко! Не париться, разумеешь? Поток! Слышала об этом? – Митхун одной рукой проворно скинул плед и, скомкав его, с силой бросил на рядом стоящее кресло.
– Да делай что хочешь! – в сердцах воскликнула Орлет. – Я тебе не нянька. В конце концов, у тебя столько жен и любовниц, пусть они за тобой следят.
