– Тебя как зовут-то? – Ну совсем не мог молчать парень. Я даже не понимала – пьян он или нет. Запаха алкоголя нет, пиво стояло нетронутое, координация движений у него не нарушена, а вот какая-то неестественная веселость и то ли нервозность, то ли взбудораженность чувствовалась. Может, он наркоман? Ну тогда вообще пиши пропало. Пойду к проводнику и попрошу перевести меня куда-нибудь на другое место. Вагон, слава богу, не был переполнен. Только как все про него узнать? Я вспомнила, как однажды мы с друзьями направлялись куда-то, и к нам подошел молоденький парнишка. Он спросил что-то у одного из наших ребят, тот объяснил. А потом сказал, что незнакомец был наркоманом. Я еще спросила, откуда, мол, ты знаешь? Друг посмеялся и объяснил, что взгляд у наркомана обычно будто прозрачный, не фиксирующийся на предмете. А у моего соседа, интересно, такой?
– Чего молчишь? Как звать-то тебя, детка?
– Лена. – Я говорила осторожно, стараясь не глядеть на него – боялась увидеть «прозрачный» взгляд.
– Даже зовешься ты как-то скучно. – Парень не мог скрыть своего разочарования. А меня вдруг разобрала самая настоящая злость. Ведь попросила же не грубить!
– Можно подумать, ты – Пантелеймон! – Я старалась говорить презрительно, не задумываясь ни об изощренности, ни об интеллигентности своих слов.
Парень какое-то время удивленно-весело смотрел на меня, а потом начал хохотать.
– Белье, пожалуйста, – проводница бросила на полку два запечатанных пакета.
Ее вежливые слова нисколько не сочетались с ее интонацией и уж тем более с ее швыряющим жестом. Я вдруг поймала себя на мысли, что странная какая-то складывается обстановка. Я всей кожей ощущала какой-то резкий диссонанс. Странное, не явное, не кричащее, не бьющее в глаза, но от этого не менее болезненное ощущение несоответствия слов и взглядов, действий и интонаций, поступков и желаний. Противоречие между видимым и ощущаемым. Наверное, я слишком много сегодня думала о том, чего не случилось. Надо ложиться спать. Завтра будет новый день, завтра мне целый день бегать по Москве, и документы нужно отнести, и посмотреть что-нибудь хочется, и даже просто походить по городу.
– Будьте добры, достаньте мне, пожалуйста, матрац, – обращаюсь я к соседу.
– А почему Пантелеймон? – спросил он меня, даже не подумав встать.
– Потому что необычно. Вы же наверняка какой-нибудь обычный Коля или Сережа. Достаньте мне матрац.
– Я не Коля и не Сережа.
– Ну, Петя, Миша, Ваня – какая разница? – Я поняла, что матрац мне придется доставать самой. Поэтому, перечисляя приходящие мне на ум мужские имена, я расстегнула молнию на сапоге, стянула его и встала, намереваясь взгромоздиться на полку и дотянуться до свернутых в рулоны матрацев на третьей полке. Опережая меня, парень встал, легко снял один рулон и бросил его на мою полку:
– На, не смеши народ, все равно не достала бы.
– Спасибо.
Я развернула матрац и начала застилать постель. Спиной ощущая его оценивающий взгляд, почему-то покраснела, но головы не повернула. Застелив простыни и надев на подушку наволочку, я присела на край, задумавшись, идти или не идти за одеялом.
– Меня зовут Эльнар.
Я подняла глаза. Молча. Молча потому, что сосед оказался прав: он не Коля и не Петя, имя у него действительно необычное. И взгляд совершенно нормальный – веселый.
– Не Пантелеймон, конечно, – усмехнулся парень.
– А почему Эльнар? Ты что, не русский?
