Знакомо пованивало кошачьей мочой. Может, Маркиз и сюда забегал. Царство ему кошачье, мята пусть ему будет пухом. Где-то в глубине квартиры, оставленной за спиной, Толик учился быть настоящим гангстером – широкоплечим и чернокожим, с вязью на бритом затылке. И у него неплохо так получалось.
Рэм спустился по лестнице, вышел во двор. На лавочке сидел Серый. Под его ногами валялось с пяток скуренных до фильтра бычков. Он поднял на Рэма глаза, слабо улыбнулся:
– Обошлось?
Можно было попросить денег у него, Серый отдал бы все, что у него было, в этом Рэм не сомневался. Как и в том, что было у Серого совсем чуть-чуть, а еще отец-алкаш и мать с культей вместо правой руки – отдавило на заводе. А еще сестренка-шестилетка. Дашка, кажется.
– Обошлось, – буркнул Рэм, кивнул Серому и двинулся к станции.
Ехать было далеко. Час двадцать духоты и покачивания, торгашей и попрошаек. Рэм всем сердцем ненавидел электрички, особенно сейчас, когда любой скользящий взгляд на соседа мог утянуть на самое дно полынного водоворота.
Сиди потом, задыхайся, кашляй горечью, не ощутимой никому, кроме тебя самого. А будущий мертвец будет коситься неодобрительно и стараться не дышать, мало ли что за бацилла у тебя, подхватить еще не хватало. Он же не знает, что жить ему дня три, а потом обдолбанный подросток на мопеде впечатает его безбацилльное тельце в стену. Он не знает, а ты знаешь. Вот и кашляешь, блюешь почти, знанием этим, мать его через три колена.
Но вечерняя электричка была прохладна и пуста, Рэм забился в дальний угол, накинул капюшон толстовки и моментально уснул. Растолкал его бородатый контролер в форменной безрукавке на голую грудь.
– Слышь, парень, тикай давай, мы в депо.
Рэм тут же вскочил, вышел на перрон и зашагал в сторону метро. В заспанной шальной голове словно кашу манную разлили. Вязкую, холодную и с комочками. Сунешь ложку, и она застынет, как вкопанная, пробивая собой корочку холодного маргарина. Но хочешь не хочешь, а размышлять было о чем.
Например, как бы так пробраться в отчий дом, чтобы никто не заметил. Время перевалило за одиннадцать вечера, по всем приметам отец уже завалился спать, и мама с ним, куда ей деваться, не дай бог зашуршишь пакетом, потревожишь сон.
Если не звенеть ключами, не скрипеть порогом и не тупить, то в квартиру можно пробраться без особых проблем. Был еще вариант, что ключи эти, которыми нельзя звенеть, просто не подойдут. Отлучение от дома обычно сопровождается лишением права в него вернуться. Так что отец мог запросто сменить замки. Что делать в таком случае, Рэм не знал, а потому просто не стал ломать голову.
С пугающим равнодушием он ехал по знакомому маршруту. С Ленинградского вокзала на кольцо, с кольца – на зеленую, по зеленой – на Сокол. Выбрался наверх, огляделся, вот они – старые приятели. Ларьки с сигаретами и мороженым, 24-часовой магазин, ремонт обуви, пицца с одноглазым пиратом на вывеске. Шагать в сторону дома было легко и странно одновременно. Ноги сами знали, куда им идти. Где свернуть на переход, где обойти футбольную площадку, как лучше сре́зать через дворы.
Два года он не был здесь. С того дня как выполз из подъезда, скулящий пес, мальчишка, нахватавший заслуженных оплеух, офицерский сын, которому давно пора было к ним привыкнуть. Брел по тротуару, сплевывал кровь, трогал распухшую губу и перебирал в голове самые страшные варианты мести. А потом его окликнули. Тетя Тася. Хорошая такая – добрая, низенькая, круглая. Местный дворник, по совместительству консьержка и кормительница бесхозных котов.
