Репей в хвосте - страница 27

— Какой ужас! — совершенно фальшивым голосом патетически воскликнула я, испытывая при этом полнейший восторг, — парень и с самого начала вызывал у меня сильнейшую антипатию, а уж после того, что рассказал мне Иван… Бедная Лидуша!

Почему-то в памяти всплыл малоприятный эпизод, который произошел со мной уже довольно давно, еще до рождения Василька, даже до того, как я встретилась с его отцом, до того, как пришлось развестись с Петюней… Я тогда довольно часто бывала в правительстве, готовя информационные материалы оттуда… И вот однажды один более чем высокопоставленный человек после интервью попросил меня остаться для приватной беседы. Группа пошла грузиться в машину, а я… Я была банально изнасилована на огромном письменном столе, где с одной стороны от меня в ряд стояли желтенькие «вертушки» с гербами, а по другую одиноко замер бюстик Дзержинского…

Собственно, изнасилованием-то это было назвать трудно. Я как-то сразу поняла, что настроен он серьезно, отбиться у меня не хватит сил, а главное, перед глазами, пока он задирал на мне юбку, мгновенно пронеслись картины одна другой отвратительней — вот я начала орать, вот кто-то ворвался в кабинет. Скандал, разбирательство и грязь, грязь, грязь… Короче, я позволила ему совершить со мной эту погань, а после, уже приехав домой, долго мылась, пила водку, плакала на плече у Петюни, который лишь вздыхал и гладил меня по голове…

Так вот, почему-то теперь мне подумалось, что если бы плечо, на котором я ревела тогда, принадлежало Ивану, то лицо высокопоставленного негодяя выглядело бы не менее красочно, чем мордашка Николая сегодня. И его не спасли бы ни занимаемый пост, ни охрана за дверью. Почему я так думала? Да бог знает. Но была убеждена, что не ошибаюсь. Впрочем, и сама я, чувствуя эту незримую поддержку, быть может, повела себя совсем иначе…

Результат моих размышлений был достаточно неожиданным — я внезапно осознала, что своим «Какой ужас!» предаю Ивана, и решительно поправилась:

— То есть я хотела сказать: «Какая прелесть!»

Я любила этот высокий обрыв неподалеку от дачи. Всегда шла туда, когда на душе царил раздрай. Пошла и теперь, прекрасно понимая, что делать что-то подобное с учетом всего того, что творилось в моей жизни в последнее время, нельзя. Что сказать? Дальнейшее, пожалуй, даже было предсказуемо: чья-то неслышная тень надвинулась на меня сзади, я оступилась и, потеряв равновесие, заскользила в черный провал.

В горле уже родился отчаянный вопль, но в ту же секунду, пролетев совсем немного, я задела сплетение корней сосен-гигантов, что росли наверху, у самой кромки, и с силой отчаяния вцепилась в них. Теперь я висела, боясь не только крикнуть, чтобы позвать на помощь, но и просто дышать, с ужасом ожидая момента, когда пальцы мои начнут неметь и медленно разжиматься, пропуская сквозь себя шершавое корневище… Как вдруг сверху посыпался песок, я услышала едва уловимый вздох облегчения, живые веревки, на которых я и болталась, дрогнули, и чьи-то руки потянули меня наверх. Через мгновение я уже вновь была на траве среди сосен, в объятиях своего спасителя, в котором с безошибочностью влюбленной женщины узнала Ивана…

— Дурочка, ты же едва не погибла! Что ты здесь делаешь впотьмах?

— Н-не знаю. Неважно. Как ты-то здесь очутился?